поэмой. Расскажи, что ты сочиняешь.
– Эпос о походе семерых против Фив, – ответил Стаций. – Уже близится к концу.
– Это в высшей степени интересно! – воскликнул Поллий. – Почитай что-нибудь! Хотя бы начало! В начале обычно сказано главное.
Стаций пригубил вино из стеклянного кубка, потом набрал воздуха в легкие и, опустив глаза, начал читать своим глуховатым голосом:
Братоубийственный бой, и власти черед, оскверненный
Лютою ненавистью, и Фивы преступные вывесть —
В душу запала мне страсть пиерийская. Песню, богини,
Как мне начать? Воспеть ли исток ужасного рода,
Оный сидонский увоз и агенорова приказанья
Неумолимый закон простор пытавшему Кадму?
Длинная дел череда, коль страх пред Марсом сокрытым
Пахаря, кем в борозде ужасной воздвигнута битва,
Я прослежу и подробно скажу о песне, какою
В стены сойтись повелел Амфион тирийским вершинам;
Тяжкая ярость к родным жилищам у Вакха откуда;
В чем состоит юнонина кознь; Афамант злополучный
Против кого напряг тетиву; почему устремилась
Неустрашенная мать в Ионийскую глубь с
Палемоном…[29]
Он нерешительно поднял глаза, не зная, продолжать ли. Поллий сидел понурясь, как будто чем-то огорченный. Зато Полла смотрела на него не отрываясь, широко открытыми глазами. Уловив паузу, Поллий, прервал его:
– Стих твой прекрасен. Но опять «братоубийственный бой»… Что влечет вас, поэтов, к таким темам? – Стаций уловил намек на Лукана. – Можно ли петь об этом, сохраняя душевное равновесие? Отчего не избрать тему более мирную, спокойную?
– Каждый пишет о том, что глубже всего запало ему в душу, – ответил Стаций. – Но если и воспоминание о походе семерых против Фив тебя огорчает, я, конечно, не буду смущать твой покой…
– Да нет же! Как бы тебе объяснить! – растерянно забормотал Поллий. – Не о семерых против Фив…
– Я догадываюсь, что ты имеешь в виду другие распри. Да, я и подразумевал – те, которые прошлись по судьбе нашего поколения. Но я предпочитаю, чтобы события нашего времени лишь угадывались сквозь покров мифа. Так больше свободы. И кроме того, уходит то наносное, поверхностное, что свойственно современности. Остается самое ядро. А миф – это целый мир. Мой мир, я привык в нем жить. Он помогает увидеть…
Внезапный порыв сильного ветра заставил шелестеть вершины деревьев. Откуда-то из-за гор послышалось воркование грома.
– О, неужто Громовержец решил-таки поразить кого-то перуном? – с преувеличенным удивлением проговорил Поллий, похоже радуясь возможности прервать нежелательную для него беседу. – Пора, давно пора… Эрот, сбегай посмотри-ка, близко ли туча, – обратился он к мальчику-слуге. Тот резво побежал по склону, смешно вскидывая пятки и размахивая руками.
Здесь и далее «Фиваида» приводится в пер. Ю. А. Шичалина.
