style="font-size:15px;"> – Вот именно.
– А я тогда желал бы переговорить с папой римским, – снова осклабился тот. – Вперед, за мной.
– Нет, я серьезно.
– Ну-ну. А пока иди вперед.
Казалось, стены знают, какую роль им следует играть: все дышало тюрьмой. Длинный темный коридор; звенящий ключами тюремщик со светильником в руке; лестница, ведущая неведомо куда; малюсенькие зарешеченные окна, о господи, нешуточное дело!
– Я вам сказал, что мне необходимо переговорить с начальником тюрьмы! Я неповинен в том, в чем меня обвинили!
– Проходи. А вам сюда нельзя.
Когда безмолвные солдаты остались по ту сторону очередной решетки, Андреу почувствовал, что его оглушило одиночество, как будто их бесполезное присутствие было единственным, что связывало его с внешним миром. «Боже мой, за что мне все это?»
За зарешеченной дверью начался новый спуск по винтовой лестнице, словно в поисках еще более темного закутка в этой гиблой дыре. Нижний этаж, куда не проникал солнечный свет, был царством теней. Каким-то чудом избегая столкновения с тенями, тюремщик продвигался вглубь подвала и в конце концов остановился у деревянной двери. И открыл ее. Смрад, вырвавшийся из-за двери, чуть не сбил Андреу с ног. Вонища была немыслимая.
– Боже мой, что это за зловоние?
Тюремщику, притерпевшемуся к любым сочетаниям запахов, это замечание показалось малоинтересным. Вместо ответа он подтолкнул Андреу вперед и запихнул его в закуток, казавшийся прочно слепленным из гнили. Во тьме желудок Андреу начало непреодолимо выворачивать наизнанку, и он услышал, как за его спиной щелкает замок. Он замер, пытаясь притерпеться к сумеркам. Без сомнения, ему было страшно сделать шаг и наступить на что-нибудь мерзкое. К горлу подступила тошнота, и юноша инстинктивно согнулся и издал такой звук, будто его вырвало. Из неведомых глубин этих омерзительных испарений раздался хохот, а затем из черной влаги донесся становившийся все слышнее голос:
– Видно, тебе здесь не по вкусу.
Андреу перепугался. Он не представлял себе, что в камере могли быть еще какие-то люди. Но разве мог хоть кто-нибудь выжить в такой темноте и… боже, этой ужасной вони, буравящей ноздри и горло…
– Здесь кто-нибудь есть? – опасливо позвал он.
Голос опять расхохотался.
– Есть ли здесь кто-нибудь? Пять или шесть человек, жаждущих с тобой познакомиться, – проскрежетал мерзкий голос.
– Пять или шесть?
– И еще один, который… – За фразой последовал звук удара. – Слышь, ты, малец! – снова обратился голос к Андреу. – Есть тут один, который не совсем того. Не доживет до завтра.
Андреу обмотал лицо рубашкой, как защитной маской. Снова раздался тот же смех.
– Ты что ж это, желаешь, чтобы тебе личную камеру предоставили?
Андреу не ответил. Он не решался глубоко дышать, потому что не хотел, чтобы легкие наполнились этой мерзостью.
Голос
