Плиний, изучавший сам процесс чтения и связи между писателем, который читает, и читателем, который пишет; шумерские писцы, которые наделяли акт чтения политической силой; первые создатели книг, которые сочли чтение свитков (похожее на тот способ, что сегодня мы используем в наших компьютерах) слишком неуклюжим и ограничивающим и вместо этого дали нам возможность листать страницы и делать заметки на полях. Прошлое этой истории перед нами, и на последней странице грозным предупреждением стоит будущее, описанное Реем Бредбери в повести «451 по Фаренгейту», когда книги хранили в памяти, а не на бумаге.
Как и сам процесс чтения, его история с легкостью переносится в наше время – ко мне, к моему читательскому опыту, – а потом возвращается назад, к далеким страницам прошлого. Она пропускает главы, пролистывает, выбирает, перечитывает, отказывается идти общепринятым путем. Парадоксально, но страх, который противопоставляет чтение обычной жизни, который заставлял мою мать отбирать у меня книгу и гнать на улицу, распознает грустную правду: «Вы не можете заново начать жизнь, эту поездку в одну сторону, после того, как она закончится, – пишет турецкий новеллист Орхан Памук в книге «Белая крепость», – но если у вас в руках книга, какой бы трудной для понимания она ни была, после того, как вы закончите ее, вы сможете, если захотите, вернуться назад, к началу, и перечитать ее заново, понять все сложные места и таким образом понять и саму жизнь»[41].
Процессы чтения
Читать – значит познавать только что возникшее.
Чтение теней
В 1984 году в Сирии, в городе Телль-Брак, были найдены две маленькие прямоугольные глиняные таблички, датируемые IV тысячелетием до нашей эры. Я видел их за год до войны в Заливе под стеклом в скромной витрине Археологического музея Багдада. С виду они ничем особо не примечательны; небольшая выемка сверху и схематическое изображение животного в центре. Одно из этих животных – скорее всего, коза, а другое – овца. Археологи считают, что выемка обозначает крошечную цифру 10. Вся наша история начинается с этих двух скромных табличек[42]. Они – если только война пощадила их – являются древнейшими дошедшими до нас образцами письменности[43].
В этих табличках есть что-то глубоко трогательное. Возможно, когда мы смотрим на эти кусочки глины, унесенные рекой, которой больше не существует, на тонкие линии, изображающие животных, обратившихся в прах тысячи и тысячи лет назад, у нас в голове звучит некий голос: «Здесь было десять коз», «Здесь было десять овец» – так говорил заботливый скотовод в те дни, когда пустыня была еще зеленой. Просто взглянув на таблички, мы продлили память о начале времен, сохранили мысль, автора которой давно нет, и стали участниками акта творения, которому не будет конца, пока то, что написано, будут видеть, расшифровывать, читать[44].
Как и мой
Перевод В. Феоновой.
Нельзя сказать, что письменность началась с тех шумерских табличек. Принято считать, что письменность в Китае и Центральной Америке появилась независимо, см.:
См.:
Уильям Вордсворт описывал те же чувства в 1819 г.: «Кто изучал, забыв про сон, / Прах геркуланумских письмён – / Он славу вам сулит! / Кто знает, может, в свитках сих / Фрагмент фивейский, или стих, / Что создал Симонид». (Переводчик неизвестен.
