едва сдерживал растяжение губ.
– Не слушай их, – увещевал Глеб. – Слабый Марс у Мохаммеда Али и Майка Тайсона, у других чемпионов…
– Я всегда говорил, – вставил Дукаревич. – Тебя надо накачать и заставить драться, хоть бабки заработаем.
– Деньги – это тлен, – изрек лысьвенец, еще не успевший избавиться от индуистского налета.
– Сразу видно – слабый Марс. – Глядя, как наливаются краснотой глаза Шурика, Олег поспешно добавил: – Все, молчу, молчу.
Он положил развернутую книжку на лицо, пряча улыбку до ушей, наблюдая поверх обложки.
– А чо с этим делать? – серьезно спросил разочарованный кришнаит местного астролога.
– Тренировать. На самом деле развивать можно любой Марс и рыбий, и рачий, как у тебя.
Пятикурсник сбросил книжку на кровать, раздул щеки, словно ныряльщик перед погружением, выбежал в секцию быстрее Карла Льюиса. Из-за прикрытой двери парни услышали дикий хохот орангутанга каменных джунглей.
Отмечать Новый 1996 год Помазан пригласил соседей в Лысьву. Брянцы согласились, еще один праздник в Нытве с матерью и отчимом сулил лишь зимний салат, селедку под шубой и скукотищу «Голубого огонька». Дукаревич отчалил в Кунгур, мотивировав двусмысленно: «Не могу долго без пещер. А у нас там самая лучшая». Музыку, если встречать праздник в общаге, сорвал Маклер – опять забрал транзистор.
Поезд в Лысьву представлял собой плацкарт без назначения посадочных мест. Кто где приткнулся, там и прав. Выпивать начали в вагоне до отхода, заняв козырные места у окна. На стол встали бутылка водки, пластиковые стаканчики, надкусанный лаваш. За годы кришнаизма Сашка развил мощную коммуникабельность. Знакомился где угодно, когда угодно и с кем угодно. Старушка в черном платке причитала за грусть жития. Мамаша с мальчишкой-дошколенком лишь косилась, срывая разговор. До запрыгнувших на верхние полки без матрасов шея не тянулась. Сидевшие на баулах в проходе чувствовали второсортность по отношению к занявшим настоящие места, отвечали односложно.
По вагону протискивался круглолицый мужичок лет пятидесяти и чуть, в осеннем пальто, прикрывавшем рубашку от тридцатиградусных морозов. На веревочной связке болтались две воблы, мягкая рука сжимала ополовиненную бутылку пива. Забаровскому показалось – мужичок специально тормознул у пьяного закутка, присмотрелся к отдыхающим «культурно».
– Же ву зон при а ля мезон, авек ми парль де ля сезон. – Круглолицый подмигнул Руслану.
– Чо вы сказали?
– Бабуля, подвиньтесь, молодежь желает говорить, местами по-французски.
Несмотря на определенную жирность, он сумел протиснуться к столу. Настольный натюрморт дополнила вобла и початая бутылка пива. Помазан налил водки в пластик стакана.
– За встречу! – Мужичок замахнул, запил пенным. – Чьих кровей будете?
– Студенты – мы, – ответствовал лысьвенец. – Я – Саша, это – Глеб и Руслан. А вас как величать?
– Паша – мы. – Новый знакомый
