к выходу. – Убьют! Иди в дальний угол и сиди тихо.
Сама же Данка встала сбоку от дверного проема, приготовилась нанести удар, если кто ворвется в землянку.
Но никто не ворвался. Зато спустя некоторое время снаружи раздался молодой голос:
– Хорош пыхтеть, лесовик! Я знаю, что ты там. Вылазь и будешь жив.
– А ты кто таков? – чуточку задыхаясь от волнения, спросила Данка.
– О-о-о! Никак девка? – воскликнул другой голос. Но тоже молодой, звонкий. – Вылазь, девка! Убивать не будем. А вот что не тронем, не обещаю. Если пригожая…
– Размечтался! – крикнула Данка. – Смотри, Лисенок, батюшка мой тебя так тронет!
– Слышь, Лис, а деревлянка тебя, оказывается, знает!
– Какая я тебе деревлянка! – возмутилась Данка, вылезая наружу.
Топор она на всякий случай прихватила с собой. Но опасности не было. Ее тут же окружили отцовы гридни.
– А на топорике кровь, – заметил кто-то. – Чья это кровь, Данушка?
– Там внизу валяется, – ответила Данка. – Еще там… Ой, батюшка!
Раздвинув гридней, Духарев шагнул к дочери, вынул у нее из руки топор, обнял крепко, шепнул на ухо:
– Что ж ты сделала, глупая!
– Виновата, батюшка, – сказала Данка и всхлипнула.
– Сама хоть цела?
– Угу.
– А где Славка?
– Не знаю… – Данка всхлипнула еще раз. Она изо всех сил старалась не заплакать, но всё равно заревела…
– …Отец наш небесный, вездесущий, да святится Имя Твое… – бормотал Славка разбитыми губами. Он видел синеву, сквозившую между листьями, но не знал, видит ли Господь оттуда, с небес, его, Богослава, лежащего в жирной земле деревлянского капища. А вот деревлянский идол видел его наверняка.
У ног Славки была голова нурмана Хругнира. Нурман был в беспамятстве и не знал, что его ждет. Зато другой нурман, которого положили прежде Хругнира, пребывал в сознании и громко призывал Одина. Йонах, чьи сапоги почти касались макушки Богослава, должен был бы молиться своему Яхве, но хузарин молчал. Наверное, обдумывал, как спастись. Вряд ли он что-нибудь придумает. Связали их надежно. По крайней мере Славку. Пленники лежали в канаве, один за другим. Вдоль канавы прохаживались деревлянские волохи с длинными посохами. Следили, чтобы никто не пытался подняться. Но молиться не мешали.
Внезапно взывавший к Одину нурман умолк. Богослав тоже замолчал. И услышал страшное утробное мычание. Затем несколько глухих ударов – и мычание оборвалось.
Забубнили волохи, загудел барабан, затем, перекрывая эти звуки, раздался яростный вопль… Перешедший в жуткое мычание… Оборвавшееся со звуками ударов.
Славка был храбрым отроком. В киевском Детинце других не бывает. Но сейчас от его храбрости не осталось почти ничего. Он рванулся изо всех сил, пытаясь разорвать ремни. Конечно, ничего у него не получилось. Только волох у края канавы ткнул Славку посохом в грудь: лежать.
– Йонах! –
