к Духареву, а к Чифане.
– Так, – упавшим голосом подтвердил тот.
– Вот! Сей дар не утолит Перуна, а осквернит! – объявил Горазд.
– Огонь все очистит! – бухнул посохом фенькастый жрец. – В огонь кощуна!
«Ах ты пердун рогатый!» – подумал Серега. Поглядел на окна. Выскочить можно… Если стрела не догонит. А если не догонит – то дальше что? Куда бежать? И к кому? И где гарантия, что эти не решат на Мыше со Сладой отыграться? За родича.
– Что Перуну угодно – мне решать, волох! – осадил дедушку Скольд. – Говори дальше, Горазд.
– Я вскорости в Киев на лодьях побегу, – сказал купец. – Чужака возьму и вместе с прочей челядью продам. Они за своих единоверцев добрый выкуп дают. А не дадут – так продам, но это вряд ли. Ихний он. Там в те ж игры играют. Остах, ты к ромеям ходил: правду я говорю?
– Правду, – неохотно согласился городской старшина.
– А я говорю – в огонь кощуна! Иль кровь ему на священном месте отворить! – закричал жрец, вскакивая. – Накличешь беду, воин!
– Может, себе его возьмешь? – спокойно спросил Скольд.
– Мой господин крови не радуется. – Дед тут же успокоился и сел на место.
– Это мы знаем, – сказал один из княжьих воев. – Твой господин иное любит, да мы слыхали, чужак и в этом не промах.
Присутствующие заухмылялись. Напряжение в зале чуточку спало.
Серега, который все это время лихорадочно думал, как вывернуться из ситуации, кажется, отыскал лазейку.
«Была не была! – подумал он. – Терять мне нечего. Сожгут, зарежут или в рабство продадут. Хрен редьки не слаще!»
– А можно мне сказать? – крикнул он.
– Твоя вина установлена! – отрезал Скольд.
– А я не о моей вине говорить хочу!
– О чьей же?
– О твоей! – дерзко бросил Духарев.
В зале на несколько мгновений стало совсем тихо.
– Что ты сказал? – грозно сдвинув брови, осведомился наместник.
– Ты слышал! – с вызовом заявил Сергей. – Дашь мне говорить или как?
И как в их первую встречу, уловил в глазах воина нечто вроде одобрения: любил Скольд отвагу.
Горазд шевельнулся, порываясь что-то сказать, но не рискнул.
– Говори! – сурово произнес наместник.
– Помнишь ли ты, грозный в битве любимец великого Перуна, как я к тебе пришел однажды проситься в гридни? – спросил Серега.
«Грозный в битве» и прочее пришло ему на ум только потому, что он понятия не имел, как следует обращаться к военному вождю. А уж про Перуна он ввернул, чтобы опровергнуть Гораздово обвинение в богохульстве.
– Помню, – кивнул наместник, не догадываясь, куда клонит Духарев. – Только какой из тебя гридень! Смех один!
– А что ты мне сказал, бесстрашный сеятель вражьих погостов, помнишь?
– Ну речет! – вполголоса произнес один из княжьих воев другому. – Чистый нурман!
– Что
