Потемкин.
Что это? Неужели он ослышался? С ним опять говорят как с подчиненным, с обыкновенным генералом, который выиграл заурядную баталию?
Суворов вспыхнул.
Он невольно отступил шаг назад и, прикрыв глаза веками, сказал с дрожью в голосе:
– Ничем, князь. Я не купец и не торговаться сюда приехал. Кроме Бога и государыни, никто наградить меня не может!
Одутловатое, пухлое лицо Потемкина побледнело. Вся ласковость исчезла из его единственного зрячего глаза. Он круто повернулся и пошел в залу.
Сзади за ним шел генерал-аншеф граф Суворов-Рымникский. Он уже понял, что его мечты напрасны, что все пропало, что плетью обуха не перешибешь!
Суворов дрожащими руками вынимал из-за обшлага приготовленный рапорт.
Адъютанты и слуги Потемкина, присутствовавшие при этом разговоре, недоумевающе посматривали друг на друга, испуганно перешептывались, – что он сделал? как он смел?
Через минуту из залы стремительно выбежал граф Суворов. Он был бледен. Не видя никого вокруг, Суворов быстро сбежал по ступенькам высокого крыльца вниз и, не обращая внимания на приглашения кучера и лакея: «Ваше сиятельство, пожалуйте!» – быстро пошел по улице.
Неуклюжий, старомодный рыдван тяжело громыхал вслед за ним.
XI
Гром победы раздавайся,
Веселися, храбрый Росс!
Во дворце, что стоял на большой дороге у Невы, в этом, как его все называли, «Конногвардейском доме», и на широкой площади возле него уже несколько дней шла спешная, горячая работа. Десятки разных мастеров – художников, обойщиков, маляров, столяров, штукатуров и прочих – работали здесь круглые сутки, благо стояли белые ночи.
Ломали разные мелкие пристройки, прилепившиеся ко дворцу и портившие общий вид, сносили длиннейший грязный забор, тянувшийся вдоль Невы (за забором виднелись остатки каких-то сараев), строили пышные триумфальные ворота, устанавливали стеллажи для иллюминации.
Площадь была полна народу.
Из города ко дворцу по грязной дороге тянулись вереницы подвод. В деревянных ящиках везли бережно укутанные в солому хрустальные люстры, сверкавшие на солнце прозрачными льдинками подвесок. Князь Потемкин взял из лавок напрокат двести люстр.
На других возах лежали длинные – в полтора человеческих роста – зеркала. В них отражалось все: весенняя петербургская слякоть, чуть подсиненное северное небо, широкая Нева, грязные лапти мужиков-подводчиков, малиновый кафтан какого-то иностранца-художкика, который в башмаках и шелковых чулках смело шлепал по лужам, за всем смотрел, отдавая приказания налево и направо.
С другого конца ко дворцу подъезжали возы с тускло желтевшими многопудовыми глыбами воска для шкаликов и иллюминации. Светлейший взял из придворной конторы четыреста пудов воску.
Медленно тащились возы с кадками диковинных заморских растений. У них все – и листья и цветы – было какое-то
