долга. Уж я-то точно. Шел дождь. Сначала моросило, но к семи, когда мы с большим опозданием уселись пить чай, лило уже основательно.
– Нужно, чтобы команда Мач-Хартли подавала первой, – заметил Уильям, разглядывая надкушенный кусок хлеба с вареньем. И хихикнул: – Начни матч не с подач и околпачь Хартли-Мач.
Эта незатейливая шутка веселила его на протяжении всего ужина. Простая душа, что с него взять!
– Мистер Гэтти десятого уезжает – едет в Швейцарию, – неожиданно сообщила Дафни.
– Вот как? – удивилась ее тетя. – Кто сказал?
– Бор… миссис Брэдли. Так нужно – для лечения миссис Гэтти. Только она пока не знает, что он едет.
– Удивительнейшая особа эта миссис Гэтти, – заметил викарий. – Не верю я, что она душевнобольная. Думаю, просто притворяется, чтобы вызвать жалость. А вот ее мужу я сочувствую.
– Еще бы, – едко подтвердила миссис Куттс. Она ничего не ела, зато пила уже вторую чашку чаю.
– Съешь хоть хлеба с маслом, дорогая Кэролайн.
Викарий брился рано утром, и теперь у него на подбородке уже появилась едва заметная щетина. Он, сам того не сознавая, водил по ней рукой.
– Прошу тебя, Бедивер, убери руки от лица. – Миссис Куттс устала и была резка.
Дафни хотела что-то сказать, но тут викарий обратился ко мне:
– Не пойти ли нам в кабинет, Уэллс? Я поделюсь с вами кое-какими соображениями насчет завтрашнего дня.
– Я очень надеюсь, что ты сделаешь заявление по поводу праздника, – вернулась миссис Куттс к теме недельной давности. – И надеюсь, ты будешь говорить убедительно. В прошлом году я от их поведения просто содрогалась!
– Могу лишь сказать, дорогая, – парировал Бедивер, тоже довольно уставший, – что некоторые люди просто любят содрогаться. Не забывай, пожалуйста, никто не принуждает тебя сидеть на празднике и содрогаться. Прояви немного великодушия и возвращайся в понедельник домой пораньше, вот мой тебе совет!
Наверняка, еще не договорив, Куттс уже пожалел о своем выпаде, хотя никогда бы в том не признался. И никто не признался бы в своей неправоте перед миссис Куттс. Таким уж она отличалась неприятным нравом.
Викарий поднялся, кивком пригласил меня идти с ним и вышел. Я не двинулся с места: страшновато было уходить вот так сразу. Миссис Куттс опустила голову и заплакала. Уильям топтался у стола и в горестном смущении пинал каминную решетку. Он понимал, что хорошо бы что-то сказать или сделать. Вид льющей слезы тети вызвал у него самые тяжелые чувства. Удары о каминную решетку, однако, ее доконали. Как и наше с Дафни присутствие. Подняв голову, она сквозь слезы уставилась на племянника и сердито крикнула:
– Уходи отсюда! Опять стучишь! Вечно стучишь и гремишь!
И мы, все трое, ушли. Что еще оставалось? Настроение у нас было препоганое, даже у Дафни, хоть она и терпеть не могла свою тетю.
Глава IV
Фортели
