как разноглазый человек говорит мне о величайшей из опасностей у озера Фарелби. Я тогда ещё ничего не смыслила в магии, но интуитивно, нутром чувствовала силу и могущество в жутком госте.
– Я напугал Вас излишней театральностью, – Демиург подошёл совсем близко. – Но мы ведь в теаре! О, это совершенно волшебное место, не находите? – он дал мне несколько секунд на ответ, но я промолчала, и мужчина продолжил: – Сцена – алтарь Нарцины. Она тоже требует жертв, как и всё прекрасное в этом мире. Сюда актёры и режиссёры несут свой талант, рвут душу на куски и кормят ими зрителя, умирают и возрождаются вновь, чтобы прожить сотни жизни. И главная награда, – он поднял ладони и тихо похлопал, на удивление точно попав в гром аплодисментов в зале. – Признание публики.
Создатель Ордена Крона встал рядом, посмотрел сквозь ширму, и причудливые световые пятна осыпали его фигуру. Я застыла, завороженная этим мужчиной и моментом. В нём действительно было волшебство, но не из-за игры света и проникающей под кожу музыки, не из-за звенящих голосов актёров. Таинство заключалось в самом этом человеке: словно он и был магией, противоречием, кидающим вызов законам мира и природы. Слова его возносили хвалу театру, но во всех движениях сквозила едкая презрительность. Даже когда он хлопал, казалось, что это были аплодисменты самому себе.
– Как вам спектакль? – он повернулся, и я едва удержалась, чтобы не попятиться. – Не правда ли, он заполняет острой и живой эмоцией, в которой и есть всё удовольствие людского существования?
Молчать и дальше было бы невежливо, поэтому пришлось ответить.
– Отсюда не видно сцены, – я вытянула шею, но заметила только подол платья актрисы. – И почти не слышно голосов. Только музыка.
Мелодия как раз взобралась и рванула хором голосов и инструментов, вызывая новый гром оваций. Зрители неотрывно смотрели на сцену, их глаза горели, как блики от драгоценностей. Щеки дам алели румянцем, и даже мужчины увлечённо раскрыли рты, внимая завораживающему зрелищу.
Демиург не пытался следить за спектаклем или зрителями. Он быстро нашёл взглядом Джера и Элигию. Я попыталась уловить эмоцию, понять, что он чувствует при виде их. Ревность? Обиду? Ненависть? Злость? Кем была для него Элигия? Разобрать этого было невозможно, потому что на лице кровавого мага была всё та же довольная полуулыбка, с которой он появился в этой ложе.
– Тогда я вам расскажу, – от взмаха мужской руки ложа наполнилась тысячами бликов, словно он кинул горсть иллюзорных звёзд. – Это новая и очень красивая сказка, одна из историй любви Квертинда под названием “Асмодей”. Трагическая, конечно.
– Мне не нравятся истории о любви, – осторожно ответила я, отступая на полшага.
Глаза сами собой оценили варианты побега. За нашими спинами натягивались тросы и с шумом падали вниз, приглушая шум из зала, крутились и поскрипывали подъёмные механизмы, создавая декорации для зрителей. Бежать было бессмысленно, но я едва удерживалась
