ссутулился и поклонился:
– Да, хозяин.
– Так посторонись, мой милый. Я хочу побеседовать с ними, а не с тобой.
Двое подручных Крашеного даже бровью не повели в нашу сторону. Они вообще никуда не смотрели, словно замкнувшись в себе. Я несколько секунд вглядывался в лицо одного, сбитый с толку этой глубокой пустотой. Что за человек мог вызывать такой страх и требовать такого самоконтроля? Подобным поведением не отличались даже телохранители моего отца, а он был самым суровым из всех, кого я знал. Даже Эмиль Борделон, несмотря на всю свою жестокость, не доводил людей до такого.
Самир отступил, и нашему взору предстало лицо Крашеного. Ничего похожего я не видел никогда.
Инмейн. Нечеловек.
Он был гомункулом, как Айлекс, но в то же время совершенно другого пошиба – все равно что сравнивать человека и акулу. Красноволосый, с кожей сродни старому фарфору – прозрачной, с синими жилками. Страшнее всего были глаза – темные, напоминавшие сьельсинские. Но пустые глаза ксенобитов чернели, как провалы в горной породе. Эти же были куда омерзительнее: зрачок будто растекся по склере от чрезмерного возбуждения. Крашеный был воплощением упоенного охотой хищника, вызывающего первобытный страх. И он прекрасно это знал, раскрасив себя так, чтобы внушать еще больший ужас. Ни мужчина, ни женщина, а маскирующееся под человека чудовище. Ярко-красные губы выглядели клоунской пародией на джаддианского cortigiano – придворного угодника. Когда гомункул улыбался, видны были зубы – жуткое множество зубов. Я не хотел даже гадать, что за черный маг создал и вырастил это существо. А главное – зачем? Возможно, для какого-нибудь дома плотских извращений где-то на невообразимой планете.
Но теперь он был здесь… на улице, у всех на виду. В чайном домике. Я и представить не мог, как он прошел мимо этих обычных людей и не распугал их. Почему эти обычные люди даже не чувствовали, что он находится рядом, как змея в траве? Я готов был с воплями убежать. Или обнажить меч.
Рука инстинктивно дернулась к кожаным ножнам на ремне. Заметив это, Крашеный улыбнулся и протяжно произнес:
– Значит, это ты. – Он закусил губу. – Красавчик.
Улыбка нечеловечески растянулась, обнажив все до единого зубы экстрасоларианца. За алыми губами их пряталось не меньше сотни.
– Марло, так? – Гомункул подал мне бледную, с длинными пальцами руку. Ногти были того же цвета, что и губы.
– А вы, полагаю, Крашеный? – выдавил я, глядя ему в лицо, и пожал зловещую ладонь, заметив под соскользнувшим рукавом вытатуированные глаза.
Гомункул сразу же отдернул руку вверх, над его головой бряцнули браслеты.
– Мальчик, – наставил он на меня палец, – я никто. Запомни это хорошенько.
Он откинулся в кресле, не сводя с меня глаз, и небрежно махнул Самиру:
– Будь любезен, принеси нам чаю.
Жирный плагиарий поспешно удалился за ширму. На мгновение повисла тишина.
