Непривычно высокие потолки, огромные окна, ряд строгих, внушительных дверей заставляли чувствовать себя маленьким и ничтожным. Привыкшему к живому, изменчивому простору полей Семёну, тяжёлая тишина каменных стен, гулко раздающийся звук шагов, приглушенный дверьми шум голосов, напоминали загробное царство. Он зябко поёжился.
Но вот зацокали каблучки. По коридору пробежала опаздывающая на лекцию студентка, юная, стройная, запыхавшаяся, с раскрасневшимся от бега лицом, спутанными волосами. И мир преобразился для Семёна. Он заметил, что на улице солнце мелькает меж несущихся быстро облаков. Что это здание не пустое. Оно наполнено сотнями людей, и сейчас они сидят тихо и внимают то спокойным и приглушенным, то звонким и взволнованным голосам профессоров. Семён представил визуально весь этот пёстрый, сложный и бесконечно разнообразный поток информации, который сейчас, именно в этот момент, передаётся из уст нескольких педагогов в уши сотен, а может тысяч студентов. И он проникся благоговением к этому умному, убелённому сединами веков зданию, которое годами копило знания, а сейчас, как водой в пустыне, делилось ими со страждущими. Он на цыпочках шёл от одной двери к другой, подслушивал, и в какой-то момент ему стало даже жаль, что он не является частью этого священного таинства, происходящего в аудиториях, где профессора, как жрецы, вещали на разные голоса, пытаясь найти и донести истину.
Семён вспомнил, что несколько минут назад ему предлагали стать студентом, а он кричал и злился в ответ. Шлинчак пожалел об этом, но, подумав о Саше, вдруг снова разозлился на этих бессовестных людей, которые вынудили его приехать сюда, якобы для выполнения очень важного, секретного поручения.
Семён Шлинчак быстро шёл по коридору, придумывая, что он скажет Хельмуту, когда встретится с ним вечером. Коридор закончился, и Семён по инерции зашёл в открытые двери, перед которыми он оказался. Взгляд его невольно поднялся вверх к сводчатому потолку, украшенному лепниной. Сквозь свежую побелку проглядывали фрагменты росписи. Семён догадался, что это церковь. Лики святых всё ещё смотрели кое-где на посетителей сквозь тонкий слой краски, как через вуаль. Мощные колонны казались стройными и непринуждённо держали огромный свод, который притворялся невесомым. Сочетание утончённости, лёгкости и глобальности конструкций поразило парня. Он не понимал, как это всё держалось и не падало.
Его созерцательное настроение прервала группа студентов, вбежавших в церковь с мячом. Это, похоже, был теперь не храм, а спортивный зал. Семён, не будучи сильно религиозным, был, тем не менее, не просто удивлён, но обескуражен и поражён. В нём проснулась жалость к лицам святых, которые пытались разглядеть спортсменов сквозь свою вуаль из извёстки, не понимая, чем те заняты, почему так стремительно и хаотично передвигаются по залу, созданному для молитв. И стало обидно за художников, творения которых были безжалостно замазаны.
Семён вышел из этой церкви-спортзала, тихо притворил дверь, нашёл лестницу и почти бегом покинул здание, которое вызвало такое смятение в душе, чрезмерно быструю смену чувств
