О чем же он тогда подумал? Ну как же это, надо записать…
Палец Лыкова постучал рядом с планшетом, и мысль окончательно сбежала.
– …И главный офис может забрать кого-нибудь в Китай. Они же нечасто это делают. Последний раз два года назад кого-то перевели, да?
– Да, разработчика. – Павел откинулся на спинку кресла, скрестил руки на груди, зажав в пальцах наушник. Что за пустая болтовня? Зачем спрашивать то, о чем знал весь офис?
– Там же, если работать едешь, нужно экзамены сдавать, в каком-то центре жить месяца два. А если не сдашь, тогда что?
– Домой отправят.
Лыков задумался, уставился куда-то над и мимо Павла.
– Вот скажи, оно стоит того? Как по-твоему, в Китае круто? – И, не дожидаясь ответа, продолжил. Ответы Лыкову не были интересны. – Я когда там был на стажировке, думал: скорей бы обратно. Что Пекин, что Шэньчжэнь – картинка для туристов, а ковырнешь – всё то же, что у нас. И пожрать нормально негде. Зашел в русский ресторан – а там от русского одно название.
И вновь Павел убедился, что Игорь просто был дурак. Красивый красный Пекин заслонил Лыкова, как нечто незначительное, и раздавил, погреб под умным тротуаром.
– Ты же китаец, Чжан. Родаки твои чё не уехали обратно? Сейчас там лучшие из лучших, тебе самое оно.
Лыков смотрел внимательно. На этот раз он ждал ответа.
– Только отец.
– Что?
Павел согнул наушник так, что тот хрустнул под пальцами.
– Китайцем был только отец, и он умер.
Признание само скользнуло с языка, не надо было злиться. А Лыков тут же посерьезнел. Впервые посмотрел на Павла так, как будто правда его видел.
– Соболезную.
– Забудь, это давно случилось, – ответил Павел, отчаянно жалея о своих словах и желая, чтобы Лыков наконец исчез.
– Ага. – Еще неловкие секунды тишины. – Ну ладно, меня зовут. – Лыков указал за спину, хотя не слышно было, чтобы там кого-то звали. – Поздравляю с проектом! Сработаемся же?
Павел нехотя пожал протянутую руку. Ладонь оказалась горячей и шершавой, как лапа большого зверя.
– Сработаемся.
– Отлично. Ты подходи, пицца и торт еще остались.
Подмигнув в который раз, Лыков ретировался. «Вернулся!» – донесся радостный клич, и кто-то засмеялся.
Павел бросил гнутый наушник на стол, снял очки, зажмурился. Зачем он ляпнул про отца? Никому о таком не рассказывал – никто его и не спрашивал, – а тут на́ тебе, лезут с ногами в душу. Наверное, он выглядел жалко. Кому какое дело до его родителей, кто у него там умер? Увы, сказанное обратно в рот не затолкаешь.
Голова гудела, как трансформаторная будка. Писать в такой обстановке было решительно невозможно, а веселиться Павел не умел. Может, он был бы и рад попробовать, – но попросту не знал, о чем говорить, стоя с бумажным стаканом около стола с кремовыми руинами торта или рядом с именинником. Когда он только
