а будто ждала чего-то. Или, как бы с силами собиралась. И, видимо, собравшись, разом повернулась к царевне лицом. И глаза немигачие свои – не долу опустила, а смотрела на царевну, словно ждала чего-то. Или требовала. Наталье Алексеевне не по себе даже как-то стало. Она и спроси:
– Что ты так-то, на меня, сестричка, смотришь? Будто спросить чего хочешь, а языка лишилась…
И – узнала. Дошло до неё.
– Евдокия Федоровна, ты ли это?
– Я… Только не Евдокия, а Елена…
– Знаю-знаю…Ну, как ты живешь?
– Как? Как в монастыре-то живут…
– А как в монастыре?
– Тоска…
– Ну – тоска… Здесь ты к Богу ближе…
– Ничего не ближе…
– Или – со всеми сестрами не кормишься?
– Да нет… Окормляют меня со всеми вместе. А все одно – тоска…
– Ты – есть хочешь? Садись за стол, поедим.
– Нет. С тобою мать игуменья трапезу делить будет. Сейчас явится. А мне – нельзя. Да и сыта я.
– Ну, хоть присядь, отдохни… ведь настоялась уже поди?
– Нет. Я уже привыкла. Постоим.
– А я вот посижу. Дорога больно тяжела была. Устала. – И оправила платье привычно, улыбнулась вдруг и спросила весело…
– Поговорим?
– Да о чем говорить-то… Ваша воля.
– Чья это наша? – спокойно, отнюдь не сердясь, спросила Наталья Алексеевна.
– Нарышкиных, вот чья. – Сказала эти слова Евдокия коротко и явно злобно.
– Ну не сердись… Нехорошо сердитовать. На все воля Божья…
– Да! Божья… Знаю я, чья это воля…
– Ну-ну… Будет…– Наталья продолжала улыбаться. – Ты лучше скажи: об Алешеньке – думаешь ли?
–Думаю. День и ночь думаю – как он там…
– Ему хорошо. Не тревожься… Ну, а о Государе Петре Алексеевиче думаешь ли?
Пауза.
– И об нём думаю. И ещё много о чем думаю…
– О чем же?
– Думаю, Бог правду знает. И глаза откроет…
– Кому?
– Государю, мужу моему.
– На что?
– Не виновата я вовсе ни в чем. Вовсе.
– А он и знает сие. И знал…
– Ух, немка проклятая…
– А он и немку ныне тоже в дому запер и не велит выходить. Осерчал больно.
– На что?
– Не ведаю.
– Буду Бога денно и нощно молить, чтобы снову оборотил глаза его царские на меня, да на Алешеньку и чтобы от страху сыночка моего избавил…
– От какого еще страху? – подозрительно спросила Наталья, суживая глаза. Приятная беседа кончилась. Начался, в сущности, допрос. И повела его царевна жестко и напористо:
– От
