на него, надеясь на то, что поздний час развяжет ему язык и, может быть, тот сам вспомнит какие-то детали в своих отношениях с Михалычем.
Комната, в которой жил Костя, полностью отражала мир привязанностей ее владельца: недорогой музыкальный центр, полка с аккуратно уложенными кассетами и дисками, на стенах – плакаты с любимыми поп-исполнителями и королями бодибилдинга. Гантели в углу, к которым, судя по Костиной мускулатуре, он не прикасался. Особняком выделялся журнальный столик, на котором стояли фотографии: Костя в Крыму на фоне Ласточкиного гнезда, Костя в облачении хоккейного вратаря с клюшкой в руках, Костя и миловидная девушка с романтическим выражением лица. На этом же столике лежал шлем танкиста с проводами микрофонной гарнитуры. Шилов тогда не мог знать, что через два дня этот шлем – единственная памятная вещь, которая осталась от отца Кости, погибшего в Афганистане, спасет сыну жизнь.
Комната была чисто убранной, всякая вещь в ней имела свое место. Мебель 60-х годов была ухожена, натерта полиролью, через лет 50 такая станет предметом антиквариата. Если бы Шилов умел видеть сквозь двери платяного шкафа, то он обнаружил бы там аккуратные стопки белья, два костюма – светлый и темный, кожаную зимнюю куртку, на полу несколько пар обуви для любого времени года.
Стараясь угодить необычному гостю, Костя внес на старинном жостовском подносе чай, разлитый в красивые чашки гжельского завода. Шилов догадался, что тот получает удовольствие от осознания, что в его доме находится сотрудник прокуратуры, и он, Костя Нырков, каким-то образом причастен к громкому убийству, взбудоражившему всю Москву.
Разговор, между тем, не клеился и никак не хотел поворачиваться в нужное Шилову русло. Костя надолго застрял на грустной истории о своем отце, который, отвоевав в Афгане полтора года, сгорел в танке, попав в западню на одном из горных перевалов Кандагара. Парня было по-человечески жаль, и переводить разговор на другую тему не хотелось. Время, между тем, приблизилось к часу ночи, и Шилов ушел, прощаясь, напомнив Косте, чтобы завтра он вышел на работу на свое обычное место в Столешниковом.
10
«Бортовой штуцер централизованной заправки», «Цапфа створки шасси», «Противопожарные баллоны», «Траверса шасси», «Соединение удлинительной трубы». Самолет был старым, и он в который раз бездумно читал эти надписи, находившиеся на гондоле двигателя прямо перед иллюминатором. Неужели механики, обслуживающие самолет, не знают досконально его устройства и им необходимы поясняющие надписи? – подумал Иван Фомич Егоров. Ему, много раз летавшему на самых современных «Боингах», такие надписи встречались впервые. В рассеянности он вытащил из кармашка кресла инструкцию, в ней рассказывалось, как одеть спасательный жилет. – Ну вот, час от часу не легче, мы ведь не летим над морем? Нет предела человеческой глупости! – грустно подумал он.
Мелькнувшая в проходе фигурка бегущего Ромы вывела его из задумчивости. Вслед за неугомонным
