подошел к подъезду, набрал код дверного замка и, отворив дверь, вошел в хорошо освещенный холл дома. Несмотря на то что его квартира находилась на пятом этаже, лифтом он пользовался крайне редко. Как обычно, в нарушение всех инструкций, он вынул из кобуры пистолет, передернул затвор и снял предохранитель. По лестнице поднимался, всегда придерживаясь стены, подальше от перил. Поднявшись на свой этаж, Кулешов почувствовал легкую отдышку. «Так, нужно побегать с месячишко», – решил он. Благо канал им. Москвы находился сразу за двором, и его берега были идеально приспособлены для пробежки. Еще учась в школе, он с товарищами отмерил дистанцию в пять километров, как раз к старым шлюзам, а затем по мосту на противоположную сторону канала и назад. Заросшие берега, небольшие поляны и кустарники создавали ощущение полного отсутствия города. Здесь в погожие вечера было довольно людно. Места для вечернего «междусобойчика», шашлыка или свидания лучше не придумаешь.
Дверь в квартиру Кулешов всегда открывал своим ключом. На этот счет у него с женой было несколько ссор, на которые он шел сознательно, приучая ее никогда не подходить к двери и не спрашивать: «Кто там»? Знакомые, подруги, соседи никогда не звонили им в дверь, предварительно не предупредив по телефону. Кто забывал об этом, мог хоть час давить на кнопку дверного звонка или голосом пытаться позвать хозяев, результат был один – полная тишина.
Настя, как обычно в это время, сидела, сжавшись в уютный калачик на диване и смотрела новости 6-го канала.
– Без тебя, естественно, там не обошлось, – с легкой иронией и спрятанной гордостью за своего мужа уверенно сказала она.
– Рыбка, ты очень много смотришь этот гнусный ящик, имея возможность все узнать из первых рук. Слушаешь всякую журналистскую дребедень, – Кулешов крепко обнял ее, зарывшись в копну волос и чувствуя, что все напряжение дня уходит из него, а взамен вливается приятная нега.
– Так ведь журналисты говорят на человеческом языке, а от тебя можно услышать о сукровице, вытекающей вместе с мозговым веществом из носа убитого, об открытом глазе, лежавшем на асфальте, или кишках, которые убитый держал в своих руках, не говоря о подробном описании вида утопленника, – она уже стаскивала с него бледно-голубую куртку и смотрела насмешливо прямо ему в глаза.
– Ну и что в этом страшного? Вот утопленников, выловленных дней через двадцать, или слегка прикопанные трупы на стадии месячного разложения я и сам выносить не могу, – и он тут же получил шлепок по губам.
– Какой же ты, все-таки, гад! Я теперь ужинать не смогу с тобой. Иди и давись сам своей любимой жареной картошкой, – она вырвалась из его рук и с размаху швырнула куртку на кресло.
– Все, все, все! Сдаюсь, каюсь, прошу прощения, – Игорь не дал ей уйти, снова обнял и теперь стоял молча, ожидая, когда утихнет праведный гнев. В силу своего характера Настя не могла дуться долго. Вот и сейчас, дернувшись пару раз для видимости, затихла.
– Ну,
