прежнего, что было силушки девичьей:
– Ты, отец родной, пощади меня! Коли есть в тебе сострадание да любовь, забери меня к себе на небушко! Иль совсем отпусти мою душеньку! Нету мочи терпеть, издыхаю я.
И в таких сердцах дева крикнула, что откуда ни возьмись из-под земли родимой образ белым светом слепящий, образ белый батюшкин перед Олесиными глазами предстал.
Образ статный, крепкий, добренький. Славным светом глаз обнимающий.
Испугалася Олеся, отпрянула, глаза рученьками закрыла. Постояла немного так, потом рученьки опустила. Не исчез образ батюшкин, говорить стал речь он тихую:
– Добрая ты у меня выросла, доченька, вон кака краса-умница. И сильна, и мудра, и упрямица. Вся в меня удалась. Я б тебя из мира сего сразу выделил, и узнал бы тебя в одночасие.
Поклонилася дочка-девица отцу родному до земли белорусской. Поклонилася да промолвила:
– Ты, отец мой родной, мой родименький. Ты родил меня с моей матушкой. Так скажи мне, девке-дочери, зачем мне и ум, и красота, и мудрость мои? Зачем мне всё это, коли нет у меня ни мужа, ни дитятки.
Поклонилася ещё раз Олеся, да продолжила:
– Говорю тебе, отец-батюшка, не томи меня! Забери к себе, аль совсем отпусти, уж совсем я да несчастная.
Послушал батюшка Апанас дочку свою, и ответил ей:
– Не держал я тебя, Олесенька, никогда и нигде, не подумывал. Ты свободна была, как на четырёх ветрах. С твоей силушкой и умом твоим никто не мог свободу у тебя отобрать. Никто не мог, да и я не мог. А несчастье твоё ты сама себе выбрала. Себе выбрала, привязала к себе. Горько мне смотреть было, твоему отцу, как страдаешь ты, но не мог помочь, не было силушки. Всю силу свою я тебе передал, чтоб со всем во миру ты справлялася.
Слушала Олеся батюшку, не перечила.
– Благодарен я тебе, дочь прекрасная, что за матерью ты уход вела, мать смотрела, скот кормила, по двору ходила. Но теперь и твой черёд настал. Пришла пора весенняя, возрастает трава новая, распускаются почки налитые, родятся зверьки-детёныши. И тебе пора, Олеся милая, суженного найти, да мать родную внучатами побаловать.
Призадумалась Олеся, глянула на отца, да так слова батюшкины в сердце её отозвались, что и сразу слово сказывала:
– Батюшка милый, отец ласковый, я пойду дорогой своею, дорогой девичьей, выберу по совету твоему, кого захочу. Полюблю я добра молодца, и ничего мне дурного не станется.
Улыбнулся батюшка во усы мужицкие и сказал дочери слова отцовские:
– Тот молодец, которого полюбишь ты, станет самым счастливым на земелюшке нашей, на земелюшке-белорусочке. А тебе открою тайну-тайную: огранился алмаз до брильянта чистейшего.
Не сразу Олеся слова батюшкины поняла, но в землю поклон отвесила. Поклонилася, и словно камень с её души девичьей на землю свалился, на землю лёг, да и растворился совсем. Камень в землю провалился, и батюшкин образ удалился.
Зашумели
