два года с тех пор, как ее пороли в последний раз, еще до того, как забрали Кия. Однако отец собрался наказывать ее, как маленькую, и отчего-то это было унизительно.
– А ну ложись на лавку.
Она подчинилась. Она слышала, как он распускает ременной пояс. Потом почувствовала, как ей задирают льняную рубаху, и собралась с духом, приготовившись.
Но порки не последовало.
Она зажмурилась в ожидании первого удара. А потом, к своему удивлению, ощутила на своем теле его руки. А затем почувствовала возле своего уха его горячее дыхание.
– На сей раз я тебя не накажу, женушка моя, – нежно произнес он. – Ты мне иначе сгодишься. – Тут она почувствовала, как он гладит внутреннюю часть лядвей. Она нахмурилась, не понимая, что он делает. – Тише, – выдохнул он. – Ничего с тобой не станется.
Она отчаянно покраснела, не зная, как быть. Да что же он делает?
Его руки скользили все выше и выше. Внезапно она ощутила собственную наготу, как никогда прежде. Хотела вскрикнуть, броситься бежать, но невыносимое, точно жар, чувство стыда странным образом лишило ее сил. Куда ей бежать? Что она скажет соседям?
В это ужасное мгновение этот мужчина, ее отец, в натопленной до духоты горнице пытался совершить с нею что-то странное. И тут она поняла, что именно.
Его прикосновение привело ее в ужас. Тело ее внезапно резко выгнулось, и она услышала его судорожный вздох:
– Да, вот так, женушка моя.
Спустя несколько мгновений она вдруг ощутила резкую боль, а потом услышала его стон:
– Да, птичка моя, ты же знала. Ты всегда знала.
Знала ли она? Шептал ли тихий голосок у нее в душе, что она всегда знала: это рано или поздно случится, и тоже втайне всегда хотела этого?
Она хотела расплакаться, но, как ни странно, в эту минуту не смогла.
Она даже не могла его возненавидеть. Ей ничего не оставалось, кроме как любить его.
Кроме него, у нее ничего не было.
На следующее утро, на рассвете, она вышла на заснеженную улицу.
День обещал быть погожим. Небо было бледно-голубым. Надев снегоступы поверх прочных валенок, она с трудом двинулась к высокому речному берегу. Край его поблескивал в солнечных лучах, а внизу рассветное солнце позолотило лес.
Навстречу ей брел оборванный человек. Это был один из вятичей. Сильно наклонившись вперед, он тащил за собой вязанку дров на маленьких санках. Он устремил на нее пронзительный взгляд темных глаз из-под нависших седых бровей. «Он знает», – подумала она. Она и представить себе не могла, что люди в деревне не догадываются, что́ свершилось над ней прошлой ночью.
Бородатый крестьянин молча прошел мимо, не промолвив ни слова, словно хмурый пожилой монах.
В воздухе слабо чувствовалось дуновение ветра, но было очень холодно. Толстая шуба уберегала ее от стужи, однако она странным образом ощущала под нею собственное тело, нагое и покрытое синяками.
Она повернула назад.
В нескольких шагах она заметила березу. Ветви у нее по-зимнему оголились,
