бегут живые искры… и с каждым ударом молота эти искры гаснут.
Он шагнул через дым и гарь, глаза сразу защипало, ухватил Людоту за плечо:
– Слава тебе, великий!.. Готов меч?
Людота, не слушая и не замечая князя, поднял молот снова, ударил, и Владимир со страхом и недоумением увидел, что лезвие вроде бы стало чуть хуже…
– Людота! – закричал он ему в ухо. – Людота!.. Это я, князь! Ты слышишь?.. Эй, люди! Все сюда!
Старого кузнеца подхватили на руки, вынесли на свежий воздух. Владимир высвободил чудесный меч. Во дворе Людоту облили водой из колодца, старый кузнец слегка вздрогнул, но рука еще поднималась, будто все еще держал молот. Вылили еще пару ведер, он задрожал от холода, веки затрепетали. Уже осмысленными глазами пробежал по лицам:
– Что?.. Где это я?.. А вы кто?
Владимир проговорил настойчиво:
– Людота, ты не помнишь? Ты ковал этот меч.
Старый кузнец с недоумением уставился на чудесное оружие. Глаза его заблестели восторгом, но брови сдвинулись к переносице.
– Я?.. Я сковал это чудо?.. Ничего не помню.
Среди потрясенных дружинников пошел почтительный говор. В коваля вселился кто-то из богов, видел его глазами и работал его руками. Ковал княжеский меч не сам Людота, а бог… Или же сам Людота становился богом. Волхвы глаголют, что любой человек, даже самый мелкий и слабый, в какие-то мгновения жизни становится равен богам, а то и выше. Надо только не проглядеть те моменты…
Помощники кузнеца спешно привели молодого здорового раба, бросили на землю. Тот стиснул зубы, не издал ни звука, когда все еще багровый кончик лезвия коснулся его шеи. Людота нажал сильнее, кожа зашипела. Сгорая, взвился дымок, а раскаленное лезвие с легким шипением вошло в тело. Раб сжимал челюсти, побелел. Полоса меча вошла в молодое тело на всю длину, и лишь тогда раб издал легкий стон, дернулся, рот раскрылся чуть, оттуда потекла темно-багровая струйка, словно уже успела вобрать в себя часть небесного железа.
Людота подержал за рукоять, железо пьет молодую кровь, обретает крепость и стойкость при ударе, чтобы не разлетелось как ледяшка, чтоб гнулось, но не ломалось, чтобы, однажды заточенное, сохранило остроту даже после лютой битвы!
– До захода солнца, – определил он. – Потом… оружейникам.
Возле Владимира уже суетились, потеряв степенность, старшина оружейников Острозуб и его лучший подмастерье Гаргак. Глаза их не отрывались от торчащей рукояти, пальцы Острозуба хищно сжимались, словно уже вытаскивал, торопливо очищал от засохшей крови, затачивал, ладил защитный крыж на рукояти, даже оправу для каменьев, буде князь изволит с драгоценностями…
– Спасибо, Людота, – сказал Владимир, – если что будет нужно, только скажи слово.
Людота вздрогнул, глядя на меч:
– Хорошо, что ты не вошел раньше…
– А что случилось бы?
Людота зябко повел плечами:
– Я сковал слишком… меч. Он рассекал
