style="font-size:15px;"> Есть целая категория слов, не существующих во «взрослом» языке без отрицания. Таково, например, слово ожиданный. Без приросшего к нему отрицания оно в новейшей литературе уже не встречается. Стандартной формой стало: «неожиданный», но в прежнее время мы то и дело читали:
«Ожиданное скоро сбылось…» (Щедрин).
«Вместо ожиданной знакомой равнины…» (Тургенев).
Некрасов в 1870 году ввел это слово в поэму «Дедушка»:
Вот наконец приезжает
Долго ожиданный дед, –
но в первом же издании той книги, где была вторично напечатана эта поэма, счел необходимым изменить всю строку:
Вот наконец приезжает
Этот таинственный дед.[15]
Дети не одобрили бы этой поправки. Ибо слово «ожиданный» живо для них и сейчас.
Лет двадцать назад я подслушал такой диалог:
– Отстань, я тебя ненавижу.
– Я тебя тоже не очень навижу.
И то же самое довелось мне услышать недавно:
– Мама, я не могу навидеть пенки.[16]
Словом, дети и знать не желают этого нерасторжимого сращения приставки и корня; и попробуйте скажите трехлетнему Юре, что он говорит нелепости, – он запальчиво ответит: «Нет, лепости!»
Вообще всякое «не» обижает детей:
– Ненаглядная ты моя!
– Нет, наглядная!
Я сказал на Кавказе двухлетнему загорелому малышу:
– Ух, какой ты стал негритенок.
– Нет, я гритенок, гритенок.
Неустанно вникая в структуру всякого сложного слова, дети часто воскрешают в своих речах то далекое прошлое, когда еще не наблюдалось такого сращения служебных частиц и корней. От слова «лепости» так и пахнуло стариной, когда лепым называлось ладное, гармоничное, стройное.
Вспомним: «Не лѣпо ли ны бяшетъ, братие» – в «Слове о полку Игореве», а также: «У людей-то в дому чистота, лепота» – в «Песнях» Некрасова (1866).
Другое старинное слово я слышал от детей много раз, когда говорил им «нельзя». Они отвечали: «Нет, льзя». И это льзя напоминало Державина:
Льзя ли розой не назвать?
Льзя, лепый, вежа, чаянно – эти древние слова умерли лет полтораста назад, и ребенок, не подозревая об этом, воскрешает их лишь потому, что ему неизвестна их неразрывная спайка с частицей «не», установившаяся в давней традиции. Он вообще не знает никаких исключений из общего правила, и если эти исключения относятся к позднейшей эпохе, то, игнорируя их, он тем самым возвращает словам их забытый смысл. Помню возглас одного четырехлетнего воина:
– Я пленил Гаврюшку, а он убежал!
Пленил, то есть взял в плен.
Это архаическое слово почти совсем забыто в нашей речи, и если мы употребляем его, то чаще всего в переносном смысле («она пленила меня красотой»), а ребенок вернул ему его прямое значение, оглаголив существительное «плен».
Таким же архаистом поневоле оказался малыш, закричавший своему брату во время игры:
– Я
То же в неизданном дневнике Ф. Вигдоровой: «Мама, ты нас ненавидишь, а мне надо, чтобы ты нас навидела». Там же есть слово «чаянно».
