действительности, полистают прикладные издания или, вообще, забудут, что в мире существуют книги.
Другое дело – романтично настроенные читатели…
Нет, «романтичные» – это не оговорка. По-существу, мистика – романтика, но, в отличие от цветочков и бабочек, жутковатая, а порой и страшная, способная на всю жизнь напугать или даже убить. И всё же она привлекает своими необъяснимостью, непредсказуемостью и… чудесами.
Наверняка вам, в душе романтикам, хочется чудес. Что ж, их вокруг предостаточно. Разве монстры детства из-под кровати не чудо? А тёмный силуэт и горящие алым пламенем глаза в окне напротив, заставляющие, несмотря на страх, выглядывать из-за занавески ещё и ещё, разве они не волшебны?
Конечно, прагматик объяснит последний феномен преломлением света, безапелляционно уверит, что чудовищ не существует, но… Кивая здравомыслящему, умом понимая, что он прав, сердцем вы чувствуете, что где-то там, в ночи за углом, вас караулит нечто, чему нет толкования. И, даже если вы ни разу в жизни не сталкивались со странным и страшным, подсознание подсказывает, что у вас всё ещё впереди.
Ну, а пока встречи не случилось, вы с замиранием сердца читаете сочинения тех, чья фантазия (фантазия ли?) и словесные описания таинственных существ заставляют по ночам включать свет и лежать, испуганно глядя в потолок, где только что шевелились силуэты чудищ Лавкрафта, Кинга и прочих, заглянувших в глубины, нами ещё не познанные. И покорно подчиняетесь, когда пугающие строки увлекают вас в бездны, полные мрака, где свет может не забрезжить никогда.
Животные в литературных произведениях и вообще…
Я люблю кошек – очаровательных мягких, ласковых и тёплых зверьков, которым прощаю всё: и дерьмо в углах, и метки на стенах, и белую шерсть на чёрной одежде. Из-за этой одержимой привязанности мне никогда не импонировали литературные произведения, где милых, беспомощных животных убивают в угоду сюжету. Такие книги я закрываю при первом намёке на насилие над котиками и больше никогда не беру в руки.
Я люблю собак. Эти добрые, отзывчивые, преданные существа с рождения получают от меня индульгенцию на все творимые ими безобразия, хотя наказания для них несколько более суровы, чем для мурлык. И я так же не переношу их книжных смертей.
Я люблю всё маленькое, пищащее, прыгающее и ползающее. Мне нравятся мыши, хомячки, морские свинки, кролики, лягушки и их дети – головастики, ужи, рыбки и прочая живность, кроме насекомых, хотя и последних иногда бывает жаль. И я страдаю, когда всё это умирает как в жизни, так и в художественных произведениях.
А вот тут, стоп! Кто, как не я, убила кошку в романе «Связанные вечностью» и собаку в «Коме», третьей части из серии «Шизофрения», для обострения ситуации? Пристрелила несчастных маленьких мутантов-динозавриков в «Прогрессирующей шизофрении»? Да и, вообще, не раз терзала животинку ради правдоподобия сочинения?
Увы, когда ты пишешь
