скажет спасибо, что закону не пожаловалась. Его упекли бы в Сибирь.
– Ну зачем же в наши родственные дела мешать закон? – сказала тетя Маша.
– То-то же, – отвечала Софичка, – пусть навсегда сгинет с наших глаз, убийца!
– Все же родная кровь, – вставила тетя Маша, – и он тебя так любит.
– Я ему своего мужа никогда не прощу, – сказала Софичка, вглядываясь в карточку, словно ища у Роуфа одобрения своим словам.
– А ну покажи, – сказала тетя Маша и взяла в руки карточку. – А это кто с ним, что-то я его не узнаю? – удивилась тетя Маша.
– А это русский, – пояснила Софичка, – они вместе служили. Я хочу завтра поехать в город и переснять эту карточку. Хочу, чтобы сделали большую и чтобы он улыбался, а то здесь он очень суров. А ведь при жизни он так любил посмеяться, пошутить.
– В городе сделают, – уверенно сказала тетя Маша, – как закажешь, так и сделают. Им только плати деньги.
– Вот я и поеду завтра, – сказала Софичка и, привстав, осторожно поставила карточку на карниз очага.
– Так мне оставаться или идти к себе?
– Иди, иди, тетя Маша, – отвечала Софичка, – я одна не боюсь.
– А там, если захочешь, пришлю кого из моих девок, – сказала тетя Маша, вставая, – ты только скажи, я пришлю любую.
– Хорошо, тетя Маша, – сказала Софичка, провожая ее до веранды.
– А что собака, – спросила тетя Маша, осторожно ступая по ступенькам крыльца, – стала есть?
– Да, – ответила Софичка, – сегодня немного поела.
– Надо же, – уже из темноты сказала тетя Маша, – собака, а горе чувствует, как человек.
– А его все любили! – горячо начала Софичка, но тетя Маша исчезла в темноте, и Софичка замолкла.
На следующее утро Софичка встала, умылась, подоила корову, выгнала ее со двора, накормила кур и приготовила себе завтрак. Она съела вчерашнюю порцию мамалыги, которую по привычке предназначила Роуфу. Она съела ее с фасолевым соусом и свежим сыром, обмазанным аджикой. Остатки мамалыги она вынесла собаке. Собака лежала перед домом. Софичка бросила ей мамалыги, собака встала, понюхала ее и, как бы преодолевая отвращение, съела. И Софичка почувствовала стыд за свой аппетит.
Софичка надела жакет поверх траурного платья, надела на ноги свои уже хорошо разношенные красные туфли, взяла денег и взяла фотокарточку, стоявшую на карнизе очага.
Она сначала хотела вырезать изображение мужа на фотографии, чтобы фотограф по ошибке не переснял его товарища. Но потом пожалела фотокарточку и не захотела отделять Роуфа от его армейского друга и очертила карандашом изображение Роуфа, чтобы фотограф не ошибся. Деньги и фотокарточку она положила во внутренний карман жакетки и вышла из дому.
День был солнечный, ясный. Софичка быстро, за какие-нибудь полтора часа, спустилась в местечко Наа, переправилась на пароме через
