свинченный, на полу в машине нашел. Слышно было, что немцы, кого с таким орденом возьмут на месте расстреливают, вот и отказался кто-то от своей награды. А как я хотел такой орден получить, да носить, не снимая, ты бы знал. Снизу вверх на того смотрел у кого «звездочка» на гимнастерке была. Обидно стало и за орден этот и за себя самого, хоть и ни при чём я вроде тут был.
Овечкин спрашивает:
– Куда его, Афанасьич? Найдет немец какой-нибудь, нацепит себе на грудь для смеха. Обидно.
Я молчу. Небесный видит такое дело и к Николаю:
– Ну чего пристал? Куда, куда? Похороним, раз он прежнему хозяину без надобности.
Вынул большой нож-складень из кармана, на колени присел, ковырнул землю раз – другой и к Овечкину:
– Давай его сюда…
Веришь – нет, такое чувство у меня было, будто мы командира своего похоронили или знамя полковое в землю закопали.
– Давай, – говорю, – ребята в овражек спустимся, отдохнем маленько, отмахали то прилично. Вон и кусты подходящие, все в теньке.
Спустились мы в овраг, зашли за те кусты, а там четверо. И спрашивать не надо, на петлицы смотреть – точно из политотдела. Тогда говорили, бывало: «по морде видно, что из военторга». Вот и тут – то же самое, сразу видать откуда.
Двое в возрасте уже, двое помладше. Один молодой гимнастерку, со звездой комиссарской на рукаве, с себя уже стянул, украинскую рубаху – вышиванку одевает, другой вместо галифе габардиновых штаны мужицкие натягивает, никак ногой в штанину не попадет, хромачи рядом стоят и галоши какие-то. Где они их, суки, найти успели? Им же надо было листовки для нас сочинять – как до последнего биться.
Те, что постарше в нательных рубахах, гимнастерки рядом на траве валяются. Один на земле сидит, а другой – череп лысый, мешки под глазами с кулак, голову ему машинкой стрижет, красноармейскую прическу делает. Машинка у него в руке трясется, туда – сюда гуляет и водкой от него, как из бочки разит. Да и от другого не меньше.
Тот, что с машинкой, увидел нас, опустил свой инструмент и говорит Васе:
– Мы должны сохранить свои жизни для дальнейших сражений за Социалистическую Родину, прибегнув к военной хитрости. Понятно, товарищ боец?
Вася кивает.
– Чего уж не понять. Не знаю, кто вы по званию и как вас звать величать, сохраняйте, коль они вам нужны. Воды вот только нет у вас?
– Воды мало, – тот, кого стригли, говорит, – самим бы хватило.
А лысый улыбнулся строго, руку с машинкой от головы его оторвал, так, что тот замычал от боли.
– Мало, не мало, бойцам Красной Армии жалеть нечего, радости вместе и трудности тоже.
Нагнулся, машинку свою положил, взял с травы солдатскую фляжку и Небесному подает.
– Пейте, товарищ боец, да нам оставить не забудьте.
Вася пару глотков из фляжки сделал и мне ее отдал, а я пряжку расстегнул и на ремень ее повесил.
