коридору, который соединял старое и новое здания университета. Я понимала, что всё сейчас происходит просто как в состоянии дежавю – это уже было. За все эти пятьдесят метров коридора я даже приняла мысль, что всё, что произошло в моей жизни после две тысячи восьмого года – это и был сон, а сейчас я просто снова проснулась. Страшный сон студента – еще и еще раз возвращаться в альма-матер, диплом которой уже давно пылится где-то в неразобранных коробках. За все годы работы никто никогда и не спрашивал у меня этот диплом.
Навстречу шли знакомые люди, которых я не видела уже лет десять, и все они здоровались, улыбались. Караван бодрых скитальцев – от кабинета к кабинету, от звонка до звонка.
– Виталик идет, улыбайся, – обернулась, прошипела.
– Кто? Виталик?
Ну и тут, конечно, как в слоу-мо проплыл он – тот, чей голос и глаза я уже из памяти начала стирать.
– П’ивет, – пронесся мимо.
Но нет, голос-то как раз и не забыла. И речевые дефекты тоже.
– Остановись! – одернула я Таню за рукав. – Только давай сейчас серьезно.
– Ну, серьезней некуда, – остановилась, уставилась на меня, ждала каминг-аута, по ходу. Наверное, с таким лицом его все ждут – слегка не в себе, но серьезным.
– Какое сегодня число?
– Шестнадцатое мая.
– Год?
– Две тысячи восьмой.
– Да нет, я сплю, – отмахнулась.
Ответа и повторения пощечины уже не ожидалось. Таня просто развернулась и пошла в сторону буфета. Молча.
А теперь представьте, что в такую ситуацию попали вы. Представили? Ну-ну, и что бы вы делали? Кричали по всем углам и коридорам, что всё это шоу Трумана и верните меня обратно в мой две тысячи двадцатый? Обычно таких смельчаков по-тихому увозят в места не столь отдаленные поспать под капельницей. По мне, такая перспектива ну так себе. А еще помните, накануне две тысячи двадцатого кто-то хорошо закусил мышкой – и всё в нем пошло не по плану. Интересно, сколько нас таких китайцев ходит по свету?
Я стояла среди яркого стеклянного коридора, а всё вокруг как будто замерло. Знаете, бывает так, когда ну очень уж поражен, ошеломлен, удивлен происходящим. Как выпускница филологического факультета могу сказать, что много еще синонимов можно подобрать к слову «черт бы его побрал», но, пожалуй, не продолжу. Приняв в ту минуту всю странность происходящего, я просто пошла за кофе.
На улицу вышли уже спокойнее. Я молчала. Медленно дышала и задерживала дыхание: вдох-выдох, вдох-выдох. Леночка так учила. В стаканах растворимый кофе, в голове ни одной мысли.
В нос ударил аромат сирени и цветений, но чихать не начала. Аллергия на весенние запахи у меня случилась только в двадцать семь лет. А тогда, в двадцать, я еще могла дышать полной грудью, и нос мой не требовал спрея. Сели на лавку под памятником академику Петровскому и уставились в перспективу. Всё это происходило молча, без вопросов и тем более каких-либо ответов. Потому что какие могут быть ответы, когда ты попал в шок-контент.
– Ты сегодня переплюнула даже карточные бои Фролова с Лиманским, – стало ее отпускать.
