style="font-size:15px;"> – Я пришел не к нему, – возразил Артём. – Я не хочу оставаться здесь. Я узнаю, кто ты такой, – и вернусь в свое время!
– Он – ангел! – сказал Шадаква.
– Ты шутишь? – спросил Артём. – Посмотри на него: какой он ангел?
– Твой, – сказал Шадаква и захихикал.
– Круг будет разорван, – беззвучно произнес трехглазый. – Возвращения нет. Есть новый виток спирали. Ты есмь альфа и омега. Я есмь алфа и омега. Он… – Трехглазый встряхнул Шадакву так, что голова его дернулась, будто у куклы, глаза закатились. – Он – часть цепи, – белесое око на лбу шевельнулось – будто улитка в раковине. – Ты – связующее звено.
– Почему я здесь? – спросил Артём. – Я шел не к нему, а к тебе. Мой мир гибнет…
– Твой мир еще не родился, – трехглазый отпустил Шадакву, и тот снова захихикал.
– Почему Шадаква смеется? – спросил Артём.
– Потому что ты его убил.
Артём открыл глаза и увидел над собой озабоченное лицо Архо.
«Что-то такое мне снилось… Что?» – попытался вспомнить Грива.
Ему все время что-то снилось. Какие-то кошмары… И каждый раз, проснувшись, он помнил только, что это был кошмар…
– Я опять кричал, да?
– Полуденная ошо легла с тобой, – сказал Архо.
– Кто, кто?
– Полуденная ошо, незримая дочь белой земли и черного солнца.
– Однако… – по-русски пробормотал Грива, садясь на лежанке и потягиваясь. – Исчерпывающее объяснение.
– Я не привык спать днем, – сказал он на местном языке.
– Днем хорошо спать, – возразил Архо. – На рассвете хорошо охотиться, а в полдень – спать. Жарко.
– Вот тут ты прав, – согласился Артём. – Пойдем искупаемся?
– Пойдем, – согласился Архо. – Будем ловить рыбу на ужин. Я тебя научу.
– Хорошо, – кивнул Грива.
Слова «я тебя научу» за те шесть дней, что он прожил в поселке, стали для него привычными. Но главное, что учил Артём, это местный язык. Сложность этой задачи оказалась еще выше, чем предполагал Грива. Как говаривал его преподаватель в Высшей школе: когда освоишь десятка полтора языков, и с остальными проблем не будет. Свои полтора десятка Грива одолел еще до того, как попал в Департамент внешней разведки. На английском, испанском, французском, японском, иврите, голландском он говорил не хуже, чем на русском. Это был минимум, необходимый для работы. Кроме того, для собственного развлечения он выучил латынь, греческий и санскрит. Намеревался заняться вьетнамским, корейским и китайским, но не успел. Зато в его памяти уже хранилось не меньше дюжины одних только африканских наречий. И не меньше полусотни различных диалектов. Развитая мнемоническими упражнениями память усваивала новые слова с первого произнесения.
А тут – язык какого-то первобытного племени. Грива полагал, что уже через пару недель будет общаться на языке аборигенов без всяких проблем.
Не тут-то было.
