жрец, которого приставили к маленькому цесаревичу, едва тот научился говорить. Ему Исари доверял и свои нехитрые детские горести, и свои большие беды.
Исари с детства отличался непомерной гордыней, принявшей необычную форму. Он был твёрдо уверен, что обязан изменить мир, отметая любые преграды, не обращая внимания ни на кого, в том числе – и на самого себя. Молитвы и исповеди его были обычно сухи и больше всего походили на отчёты и планирование. Разве что в детстве он иногда позволял себе жалобы, которых стеснялся, но и они с возрастом ушли в небытие. Жрец не знал, о чем говорить с человеком, за чью душу он отвечал.
Что он мог сказать? Напомнить о смирении? Смиренной гордыни в Исари и так было слишком много уже тогда. Напомнить об испытаниях, которые даются ровно по силам? Исари, кажется, в это не верил. Он согласен был стойко переносить любые невзгоды, но совершенно терялся, когда оказывалось, что ему нечего превозмогать и не от чего страдать. Он не знал, что делать со своей жизнью, если нет нужды бороться.
– Что беспокоит тебя, Небесное дитя? – мягко спросил жрец, и царь встрепенулся, отвлекаясь от своих мыслей.
– Меня беспокоит моя женитьба, – выдохнул он. – Не думаю, что имею право… Я предпочёл бы, чтобы на Лейле женился один из гелиатских принцев, Валериан или Константин.
– Принц Валериан в два раза старше Лейлы. А принц Константин, окончив академию, отречется от престола. Разве Камайн удовлетворят такие кандидаты, дитя?
– Гелиат не устраивает мой брак с камайнской принцессой. И я их понимаю: это набрасывает тень на мою беспристрастность – основу моего права навязывать им мир. Хотя, если учесть, что я сам наполовину гелиатец, им не на что роптать.
– Давайте отвлечёмся от политики, Небесное дитя, ибо не она является предметом моих забот.
– А что же, Небесный отец? – рассеянно спросил Исари, накручивая на палец витой шнур, заменявший ему пояс.
– Разумеется, вы. Ваше душевное здоровье, ваш разум, ваша душа. Ваше личное счастье, наконец.
– При чем тут я? Мы говорим о взаимоотношениях трёх стран, о возможном возобновлении конфликта, жертвами которого могут стать ни в чем не повинные люди. При чём здесь мое личное…
– Как вы собираетесь спасать других, дитя, если не желаете спасти себя?
– Спасать меня? – переспросил Исари, хмурясь. – Вы снова о своём, отец? У меня нет на это времени. Я хочу знать, какое я имею право портить жизнь молодой девушке?
Он сидел нахмуренный, бледный и злой в первую очередь на самого себя.
– Этот брак полезен, – наконец произнес он, убеждая себя. – К тому же у Камайна есть несколько неженатых принцев, а у Максимилиана подрастают дочери…
Накри тяжело вздохнул, вспомнил камайнскую принцессу – хорошенькую, с большими, удивлённо распахнутыми глазами на по-детски круглом лице. Что мешало её браку с багрийским царем? Политические причины? Они решаемы, иначе царь вообще не задавался бы вопросом о возможности женитьбы.
То, что девочка обречена на вдовство? Это гораздо
