пустыни, принцесса перевоспитывала злобного гнома. Тот оказался не таким уж и злобным, хотя, конечно, прекрасный принц был гораздо лучше…
Лейла так увлеклась, что не услышала стука в дверь. Стук повторился, и девушка, недовольная, что её отвлекают, воскликнула:
– Войдите!
Вошел Салахад, угрюмо уставился на Лейлу.
– Что ты натворила?
– Я всё поняла, – ответила она устало. – Я всё поняла, я раскаиваюсь, я разлюбила, только отстань ты от меня, ради всех Всадников!
Перо царапнуло бумагу.
– Не будешь больше дурить?
– Не буду… – шмыгнула носом Лейла.
Салахад раскрыл объятья.
– Иди ко мне, сестрёнка.
Лейла прижалась к сильному плечу, прикрыла глаза и затихла, неожиданно поняв, что объятья любимого брата не дают больше ощущения защищенности. Ведь он продал её ради политических интересов, и глазом не моргнув.
Амиран, громко хлопнув дверью, влетел в спальню брата. Он почти бегом преодолел приемный покой, не отвечая на поклоны дежуривших там порученцев и лакеев, прошёл через малый кабинет и теперь стоял в дверях, вцепившись в косяк побелевшими от напряжения пальцами.
Исари, полулежавший в постели, оторвался от книги, которую читал, и вопросительно посмотрел на Амирана.
– Что случилось?
– Ты ещё спрашиваешь, что случилось? – Амиран нервно улыбнулся. – Ты… двуличная сволочь!
– Сволочь? – переспросил Исари. – Мы, кажется, вчера обсудили причины, по которым ты не можешь жениться на камайнской принцессе.
– При чём здесь вообще Лейла? Она лишь жертва твоей двуличности! – возразил Амиран. – Сколько я себя помню, ты беспрестанно ноешь, каким тяжким бременем легла на твои плечи власть… И что я узнаю?
– И что же ты узнаешь? – спросил царь, со вздохом откладывая книгу и вставая.
– Я узнаю, как… Вернее, от чего умер мой отец.
Исари мягко улыбнулся, опёрся левой рукой о спинку кровати.
– Что ж, я рад, что ты это знаешь, Амиран.
– Я потерял последние остатки уважения к тебе. Ты трусливая, лицемерная тварь! Так боялся потерять власть, что убил собственного отца.
Исари покачал головой и тяжело опустился в массивное кресло. Амиран с интересом изучал его фигуру, в кои-то веки не скрытую под многослойными одеждами. Взгляд цесаревича остановился на руках брата – слабых, испещрённых едва заметными шрамами.
– Кто сказал тебе об этом? Иветре? Кто-то из гелиатской миссии?
– Аче и Константин.
– Да? Так даже лучше. Я всегда чувствовал вину пред тобой. Я был скверным братом и отвратительным опекуном…
Амиран встал за царским креслом и сказал:
– Я мог бы сейчас убить тебя. За то, что
