уселся на лавку, расчесал костяным гребнем волосы и бородку, испил принесенного слугой квасу. Что б такое придумать-то?
Неслышно вошла – вплыла, словно пава – супруга Евдокся, подошла сзади, обняв Ивана, прижалась щекою. Раничев обернулся, поцеловал жену в щеку. Волосы густые по плечам рассыпаны – знала, не нравилось мужу, когда волосы под паволоки да платки прятали, – на шее ожерелье янтарное – подарок Ивана – саян алый с золотыми пуговицами. А под саяном-то больше ничего нет! И пуговицы не все застегнуты – сквозь вырез верхний грудь виднеется соблазнительно. Иван улыбнулся, кивнул на лавку – садись, мол. Боярыня молча уселась, высоко обнажив бедро, обняв мужа, принялась с жаром целовать в губы. Руки Ивана гладили нежную шелковистую кожу, быстро расстегивая золотые пуговички саяна… Ага, и в самом деле под саяном ничего больше не было! Иван погладил жену по животу, впился поцелуем в грудь, женщина сбросила одежку с плеч, прижалась, падая на широкую лавку…
– Ой, а мы и дверь не прикрыли! – Раскрасневшаяся боярыня быстро накинула на плечи саян. Иван улыбнулся, приобнял жену, поцеловал, подбежав к двери, запер на крюк. Обернулся: Евдокся уже подходила к нему, нагая… Набросилась, словно рысь, гладя супруга по плечам; Раничев со светлой улыбкою обнял супругу за талию, ощутив, как изогнулось, затрепетало молодое женское тело…
Потом долго пили квас. По очереди, прямо из крынки. Евдокся погладила мужа по волосам.
– Что-то ты грустный в последнее время, Иване. Ходишь, мрачнее тучи, меня словно бы и не видишь. Случилось что? Не иначе, опять в поход собрался?
Иван улыбнулся:
– Это с чего ты так решила?
– А ты вчерась долгонько перед стенкой, где оружье развешено, стоял. Видать, выбирал что-то. И саблю отдал поточить, и детушек перед сном целовал, по головам гладил – куда как дольше, чем прежде. Видать, собрался куда…
– Собрался, люба, – серьезно кивнул Раничев. – Разве ж от тебя чего скроешь?
Боярыня, вздохнув, одела саян.
– Мавря напророчила?
– Она самая…
– Снова смерти детушкам нашим ждать? – Понизив голос, Евдокся опустила ресницы. – Господи… Опять! Это все проклятые перстни, давно говорила – выкинул бы ты их!
– Эти-то выкину, – невесело усмехнулся Иван. – А другие? Вернее – другой?
– Что, опять объявился?
– Скорее всего. – Раничев задумчиво наморщил лоб.
– И куда?
– Сперва – в Литву, потом – в Орденские земли.
– В Ливонию?
– Нет, к тевтонцам.
– Немецкую речь ведающих возьми, – жестко сжав губы, посоветовала Евдокся.
Иван с восхищением посмотрел на жену: да, эта женщина вовсе не была избалованной боярышней, какой на первый взгляд казалась, многое ей пришлось пережить, многое – и унижение, и плен, и ощущение близкой и неизбежной смерти.
– Немецкую
