исследования и диагноз.
Тогда Гулякин сам обратился к главному хирургу генерал-майору медицинской службы профессору Шеляховскому:
– Как вы считаете, очаг локализован?
Тот поднял голову, внимательно посмотрел на Гулякина и ответил:
– Ну вот, Михаил Филиппович уже и сам диагноз поставил. Думаю, что очаг локализован.
– Обойдёмся удалением только верхней доли лёгкого?
– Да, конечно, – снова ответил Шеляховский.
– Тогда о чём разговор? Сегодня среда. В пятницу назначим операцию…. В субботу и воскресенье полежу в отделении интенсивной терапии, а в понедельник в обычную палату перейду.
Все заговорили вместе. Уверенность Гулякина передалась и его товарищам по службе.
Начальник госпиталя спросил:
– Кого назначим оперирующим хирургом?
– Только не наших, не госпитальных, – сказал Гулякин и, заметив удивление на лицах, пояснил: – Нет, не думайте. Я целиком своим верю, – и перечислил всех, кто мог бы сделать операцию. – Но вы же сами знаете, что исход может быть неожиданным. Тогда человеку трудно будет работать в госпитале.
Михаил Филиппович не договорил, но все поняли, что он имел в виду. Гулякина в госпитале очень любили и уважали. А если бы беда произошла, причём, вовсе не по вине хирурга?! Каждый ли смог бы понять, что не по вине?
– Значит, пригласим из другого учреждения? Кого?
Гулякин назвал несколько фамилий, потом прибавил:
– Впрочем, думаю, кого конкретно из них пригасить, лучше решить главному хирургу.
…Когда везли в операционную, Гулякин шутил и подбадривал хирурга и ассистента, улыбался.
Но вот прозвучала команда: «Наркоз», и он погрузился в сон.
А у дежурного по хирургическому отделению в эти минуты непрерывно звонил телефон. Хотя никто и ничего в госпитале не объявлял, об операции узнали практические все.
Но что мог ответить дежурный? В операционную вход запрещён. Он знал одно: пока всё идёт по плану.
Наконец, просочились первые сведения:
«Операция окончена!»
– Что говорит хирург? Как самочувствие Михаила Филипповича? – такие вопросы сыпались отовсюду.
– Вышел из наркоза, – сообщал дежурный. – Доставлен в отделение интенсивной терапии.
Если было можно, наверное, выстроилась бы очередь из тех, кто хотел бы в эти минуты взглянуть на Гулякина, сказать ему доброе, ласковое слово. Но у постели бессменно находилась лишь одна фронтовая медсестра Маша – Гулякина Мария Алексеевна. (См. Николай Шахмагонов. Золотой скальпель).
Михаил Филиппович подбадривал её, сердился:
– Маша, будешь плакать, попрошу, чтобы вместо тебя прислали кого-нибудь другого.
И на глазах её, как когда-то в палате медсанбата, когда шла борьба за его руку, высыхали слёзы.
Через три дня вдруг резко ухудшилось общее состояние. И снова был встревожен
