всех перелистников еще старая ведьма Таисья извела вместе со змеенышами, чтобы не пакостили. Неужто один все же остался?
– Пушок, ты не помнишь, чего не любят перелистники?
В бабкиных записях о змеях подколодных ничего не нашлось, и Тайке пришлось обратиться к эксперту.
Коловерша перестал вылизываться и поднял уши торчком:
– Три эскимо!
– В смысле? Их можно отпугнуть мороженым?
– Что? А, нет… – коловерша заухал: так он смеялся. – Это плата, за которую я отвечу на твой вопрос.
– Ах ты, вымогатель пернатый!
– Тая, ничего личного – это просто бизнес, – коловерша распушился: ему казалось, что так он выглядит более важным.
Тайка вздохнула, помешивая ложкой суп:
– Ладно, будет тебе три эскимо, гангстер недоделанный. Говори уже!
Пушок облизал усы, предвкушая лакомство:
– Это же змеи. Они не любят шум, запах чеснока и собачьей шерсти.
– Так просто? Чеснок у нас на участке растет. Шерсть можно у Аленки выпросить: она своего Снежка каждый день вычесывает. А вот шум… Это что же, надо будет орать и ногами топать?
Коловерша округлил желтые глаза:
– Тая, это неизящно. Твоя бабушка, к примеру, включала перелистникам «Металлику»!
Весь следующий день Тайка мастерила для Маришки оберег, вот только та его не взяла:
– Фу, убери. Воняет!
– Оно и должно вонять, это для…
– У меня аллергия на чеснок, – Маришка вырвала пахучий мешочек из Тайкиных рук и зашвырнула в кусты. – И выруби эту ужасную музыку.
– Но так нельзя!
Тайка, охая, втянула руки в рукава и полезла в высокую крапиву. Кусачие стебли жалили даже сквозь рубашку, на плечах вздулись красные полосы. Когда же Тайка вылезла из кустов, сжимая в кулаке свой оберег, Маришки уже и след простыл.
На опустевшей лавочке хрипела Тайкина колонка: кажется, в ней садились батарейки. А на том конце улицы две едва различимые фигуры уходили вдаль, и дурное предчувствие вновь нахлынуло душной волной. Тайка бросилась за ними, но, увы, не догнала.
А сразу после заката к ней приковылял дед Федор – раскрасневшийся, с трясущимися руками и бородой:
– Беда у нас, Таюша. Маришка моя вернулась с гулянки и слова сказать не может. Лишь мычит и плачет. Околдовали ее, не иначе.
Тайка, вздохнув, накинула на плечи вязаную кофту и пошла разбираться.
Старик не соврал: Маришка в самом деле мычала, размазывая тушь по щекам. Вся комната пропахла валерьянкой.
– Это Мир сделал? – Тайка тряхнула ее за плечи, и Маришка закивала.
– Где мне его найти?
Дед Федор сунул внучке в руки бумагу и карандаш. Та ухватилась за него, словно утопающий за соломинку, но буквы плясали, не желая складываться в слова. Грифель, хрустнув, сломался.
И тут Тайку осенило:
– Не можешь писать – рисуй!
