style="font-size:15px;"> – Да. Попал.
– Что там?
– Все плохо. Сити теперь – мертвый город.
– Всех убили?
– Может, кто-то и спасся, – ответил Книжник. – Но племени больше нет.
– Так, – сказал вождь. – И кто это сделал?
– Пацаны Сиплого.
– Ты гонишь! – удивился Бегун. – Зачем?
– Те, кого я застрелил, – сказал Тим, глядя в глаза вождю, – были из Тауна. С их татухами. Зачем?
Он на миг задумался.
– Не знаю. Это для меня загадка. Я не знаю, зачем надо было рубить на части сотню пленных и расстреливать из пулеметов тысячу челов. Я не понимаю, в чем смысл, если только не считать убийство смыслом.
– Хуево ты знаешь челов из Тауна, Червь, – сказал Бегун. – Для некоторых смысл именно в убийстве.
Тим попытался пристроить в кэрродже еще одну сумку.
– Возле пулемета не клади, – посоветовал Бегун. – Будет мешать.
Книжник молча послушался.
На какое-то время они выпустили жрицу из виду, и она оказалась у самой реки, за их спинами.
– Всех убили не просто, чтобы убить, – сказала Сибилла, и оба обернулись на ее голос.
Куртки на ней уже не было, окровавленных тряпок тоже. Она присела и рукой разогнала мелкие льдины у самого берега, потом зашла в воду по бедра, как будто ветер нес не мелкую снежную поземку, а дышал летним жаром.
Поежившись, жрица зачерпнула воду ладонями и принялась смывать с себя кровавые струпья и грязь, не переставая говорить.
– Пришли, как на переговоры, десять челов, а потом оказалось, что в городе их несколько сотен. Они пришли не за ништяками и не за пленными. Убили всех, кого смогли, – тинов, челов, моих сестер, но бэбиков не тронули, забрали с собой.
Голос ее звучал абсолютно спокойно, словно она рассказывала о том, как сегодня провела свободное время. Словно на ее теле не засохла коркой ее и чужая кровь.
– Они пришли за детьми, – сказала она. – А остальные были им не нужны. Жриц насиловали и убивали. Беременным взрезали животы. Сначала резали горло, а потом насиловали. Так им больше нравилось – резать, а потом уже насиловать…
Тиму стало страшно. Не от того, о чем она рассказывала, – он сам видел, какую мясорубку устроили в ангаре челы из Тауна, а от того, как она говорила о случившемся: с такой ненавистью в каждом исторгнутом звуке, что и мертвые должны были восстать и броситься наутек.
– Я клянусь милостью Беспощадного, что буду убивать виновных, пока мои руки целы. Я буду грызть им горло! Клянусь, я убью каждого воина Тауна, каждого, кого встречу на пути.
Голос ее начал звенеть и вибрировать, как у камлающего шамана. Она положила ладони на круглый живот, словно приносила клятву на собственном ребенке, спящем в чреве.
– На твоем месте, жрица, – сказал Бегун неожиданно серьезно, отставив в сторону свой обычный ернический тон, – я бы сейчас не думал о мести. Я бы думал, как унести отсюда ноги.
