по перемещениям короля – настолько выверенными они были. Островами правили Наместники, которых король назначал вместе со своими советниками и помощниками. Теперь же солнце не только замерло на месте, но и больше не имело воплощения в одном из смертных. Такова была цена свободы, завоёванной в Восстании. Авторитет Светлейшего Совета, конечно, был неоспорим, но не мог сравниться со священной, дарованной небом властью короля, чей род тянулся, не прерываясь, тысячелетиями. Сами же бывшие рабы иногда роптали на то, что Совет бесповоротно обосновался на острове Рюй.
Шун-Ди так и не сумел полюбить этот остров. Его постоянно тянуло домой, на Маншах – так, как тянет ко сну или несбыточной мечте… Но вернуться не суждено. Он не может бросить дом и торговлю, ибо это – всё, что у него есть. Никого и ничего больше во всём Обетованном. Ни родных, ни друзей, ни пристанища.
Шун-Ди всегда считал, что он не сам выбрал свой путь, а наоборот. Прародитель учит, что всё в человеческой жизни предрешено, и свободный выбор способен лишь ускорить или замедлить неминуемое. По большому счёту, у людей есть только одно, главное право – достойно прожить уже прописанную судьбу. Или недостойно. Прародитель даёт любому выбор между светом и тьмой, пороком и добродетелью – чтобы привести к общему для всех концу. Поворотов же пути, его изломов и бугорков никому не дано изведать заранее.
Шун-Ди искренне верил в учение Прародителя. В отличие от многих.
В отличие, вероятно, и от тех, кто отправил его в это бесчеловечное плавание, – или, скорее, в обречённое не провал посольство… Хотя, может быть, и не стоит оправдывать себя. Может быть, кто-то другой добился бы успеха там, где он провалился?
Шун-Ди очень устал. Только вчера он ступил на твёрдую землю – и вот сегодня уже стоит перед надменными Советниками в шелках и перстнях. Ни один из них – красивых, умащённых благовонными маслами из его лавок, – не провёл полтора года в бедах и лишениях. Они оставались здесь, на Рюе – правили, наслаждались жизнью… А Шун-Ди рисковал собой, даже не зная толком, во имя чего.
Рисковал, как подобает воину. Рабу-воину – тому, кто не задаёт вопросов. Не командующему и не купцу.
«Я сам согласился на это, – напомнил себе Шун-Ди, прикрывая глаза, утомлённые огнистой желтизной. – Сам подписал тот договор… Сам говорил, что это честь для меня. Сам снарядил корабль и отплыл. Теперь поздно жалеть».
Действительно, поздно. Жрецы Прародителя сказали бы, что он уже совершил свой выбор – свернул на повороте дороги-жизни, поэтому теперь не вправе ничего изменить. А вельможи из Светлейшего Совета вправе отчитывать его, как мальчишку.
– Правильно ли мы поняли, Шун-Ди-Го? – промурлыкал один из Советников – тот, с кем Шун-Ди беседовал полтора года назад, до начала злосчастного плавания. Го – к нему обратились, как к юноше, подчеркнув возраст и, соответственно, невысокий статус. Шун-Ди безучастно скользнул глазами по волнистым
