не помешает. Однако, с другой стороны, ежели мыслить глобально, то понятно, что в Европе, а значит и мире, победила прежде всего Англия. И английский теперь более чем желателен (причем не только для тех, кто хочет знать всё о новинках лондонских денди). Наум собирался навесить на мальчика оба языка. Но тут уж Натан взбунтовался почище якобинцев, говоря, что у него нет ни свободного времени в дне, ни свободного места в голове. Так что от певучего итальянского пришлось отказаться.
Кстати, пением Натан тоже занимался (у него был абсолютный слух, что помогало хорошему произношению при освоении «двунадесяти языков»). И еще – танцами и европейским этикетом… Кто же учил его сим премудростям разной степени серьезности (а равно несерьезности)? Тут Наум очень гордился своей расторопностью и находчивостью, поскольку все эти предметы мальчику преподавала одна и та же бонна – фройляйн Карина (представляете, какая выгода за счет оптовой сделки!).
Карина была трансильванкой. Но довольно рано уехала в столицу и долго работала в Вене. Последние лет 10–15 была и гувернанткой, и стряпухой, и сиделкой у одной пожилой французской аристократки. Та бежала от революции и при этом сумела сохранить не только голову, но и кой-какие семейные драгоценности на ней и на шее. Поэтому жила в Австрии не так чтобы роскошно, но безбедно. Когда хозяйка умерла, то Карина решила, что денег, накопленных за годы честной службы, для обитания в пышной дорогой Вене у нее не так уж много. А вот для уютных зажиточных, однако куда более экономных Брод – в самый раз.
Карина, имевшая проблески венско-парижского лоска (каковой при внимательном отношении передается от человека к человеку наподобие зевоты), стала довольно заметной личностью в Бродах. Наведя справки о ней, Наум быстро смекнул, как ее знания и умения можно использовать на пользу своей семьи. После не очень долгой торговли об условиях работы Карина переехала в фольварк Горлисов, став учительницей Натана и его сестер. Кроме явной педагогической одаренности у нее было еще одно ценное дополнение: богатая библиотека, среди прочего завещанная хозяйкой. Там имелись ноты, французские романы, почти исключительно сентиментально-амурные, а также учебники французского языка, специально для нее купленные. По учебникам и под руководством хозяйки-француженки Карина выучила ее язык, что для трансильванки несложно. Причем с прекрасным, хотя и несколько устаревшим парижским произношением. Потом же долгие часы услаждала слух хозяйки чтением душещипательных и слезокапательных романов. Завидная старость – сидеть в кресле-качалке у большого окна, выходящего на Goldschmiedgasse[12], гладить любимую левретку, чуткую к каждому движению, и слушать сентиментальные романы, пробуждающие сладкие воспоминания…
Разумеется, отношение Натана к сей литературе было совершенно иным. Он и Тору читал как собрание войн, боев, сражений. Описание схватки Давида с Голиафом или побивание филистимлян ослиной челюстью знал наизусть,
Гольдшмидгассе, Аллея Ювелиров – улица в историческом центре Вены.
