имена – подлинные. Хотя, строго говоря, все же с хитрецой. Можно сказать Росина Росетти и Фина Фальяцци, а можно – Роза Росетти и Серафина Фальяцци, как по паспорту. Уж сами судите, как лучше.
Обе жили в одной съемной квартире в доме на Гаваньской. И с одной общей прислугой. То и другое – за кошт, оплачиваемый антрепренером из денег, даваемых ему городом… Признаться, когда Одесский строительный комитет, озаботившийся судьбой Натаниэля после намеков «сверху», предложил ему обратить внимание на домик по той же улице, он счел это Перстом Судьбы. Значит, так ему предопределено – денно, а порою и нощно, быть поближе к dolce[3] Росине. Что ж, так тому и быть, он очень рад и даже, пожалуй, счастлив.
В одесских канцеляриях о событиях, происходивших вокруг великого князя, вроде не знали. Но некий флёр то ли высочайшего интереса, то ли таинственного возвышения, совпавший с приездом и отъездом Михаила Павловича, Горлиса сопровождал. (Видимо, Паскевич наводил о юноше благожелательные справки, и об этом узнали многие.) И вот тут Андре-Адольф Шалле, предварительно спросив мнение Горлиса, решил, что настало время реализовать вторую часть его плана, измышленного загодя. Во время одного из дружеских общений с графом де Ланжероном Шалле спросил, не может ли Александр-Луи поделиться с ним одним ценным сотрудником? Совсем не знает Ланжерона тот, кто подумает, что граф, генерал и генерал-губернатор мог отказать доброму приятелю из милой Франции в такой пустяшной услуге!
В чем заключались изменения. Горлис уходил с артикульной, целодённой работы в иностранной канцелярии генерал-губернатора, переходя на сдельный труд. Натан оставлял в прошлом нелюбимую им работу с унылым прохождением текущих бумаг, их подготовкой и обработкой. В будущее же брал только самое для него интересное: составление к пятнице еженедельных аналитических отчетов по текущим всемирным событиям (прежде всего на французском, во вторую очередь также – на русском). Но это не всё. Одновременно его брали во Французское консульство в Одессе – в те же сроки и с тем же заданием (но только без бессмысленного по большому счету русскоязычного варианта отчета). Понятно, что доклады эти были в чем-то пересекающиеся, но всё же совершенно разные.
«В чем же смысл?» – спросит читатель, не искушенный в дипломатии. Дело не только в том, что Горлис толково писал отчеты. Для чиновников и дипломатов двух великих держав он стал важным дополнительным каналом общения с визави, а также не лишним источником информации друг о друге. Что улучшало доверие, точней сказать, возобновляло. (Стервец Бонапарт крепко подорвал его, переслав императору Александру тайные антироссийские договоренности Людовика XVIII с Австрией и Пруссией.) Причем благодаря работе в двух сразу учреждениях, благодаря взгляду с двух сразу сторон отчеты Горлиса стали на порядок лучше и познавательней, чем ранее.
В скором времени эта история получила продолжение в чем-то неожиданное. Но ежели задуматься, то как раз вполне ожидаемое. Давно работавший в Одессе австрийский консул Христиан Самуил фон
Милая
