раньше.)
Не забывалась, лежала осадком в душе эта сегодняшняя натяжка в зачетке.
Расспрашивал Лелю про школу. Вся их девятилетка («имени Зиновьева»[17], но это стерли с вывески) еще была сотрясена недавним самоубийством: за несколько месяцев до окончания школы повесился ученик 9-й группы Миша Деревянко. Похороны – скомкали[18], сразу начались по всем группам собрания, проработки, что это – плод буржуазного индивидуализма и бытового упадничества: Деревянко – это ржавчина, от которой надо очищаться всем. А Леля и ее две подруги уверенно считали, что Мишу затравила[19] школьная комсомольская ячейка.
Сегодня она с тревогой добавляла, что уже не слух, а несомненность: всеми обожаемого директора школы Малевича, старого гимназического учителя, как-то продержавшегося эти все годы и своей светлой строгостью ведшего всю школу в стране, – Малевича будут снимать[20].
Бегала Леля к примусу[21] за бефстрогановым, потом пили чай с пирожными.
Отец с нежностью смотрел на дочь. Она так гордо вскидывала голову со вьющимися каштановыми волосами, избежавшими моды короткой стрижки, так умно смотрела и, примарщивая лоб, суждения высказывала четко.
Как часто у девушек, лицо ее содержало прекрасную загадку о будущем. Но для родительского взгляда загадка была еще щемительней: разглядеть в этом никому не открытом будущем – венец или ущерб стольких лет взроста ее, воспитания, забот о ней.
– А все-таки, все-таки, Леленька, не избежать тебе поступать в комсомол. Один год остался, нельзя тебе рисковать. Ведь не примут – и я в своем же институте не смогу помочь.
– Не хочу!! – тряхнула головой, волосы сбились. – Комсомол – это гадость.
Еще вздохнул Анатолий Павлович.
– Ты знаешь, – мягко внушал, да, собственно, не вполне верил и сам. – У новой молодежи – у нее же есть, наверное, какая-то правда, которая нам недоступна. Не может ее не быть.
Не заблуждались же три поколения интеллигенции, как мы будет приобщать народ к культуре, как развяжем народную энергию. Конечно, не всем по силам это поднятие, этот прыжок. Вот, они измучиваются мозгами, шатаются душой – трудно развивать внепотомственные традиции. А надо, надо помогать им выходить на высоту и терпеливо переносить их порой неуклюжие выходки.
– Но, согласись, и оптимизм уже у них замечательный, и завидная сила веры. И в этом потоке – неизбежно тебе плыть, от него не отстать. А иначе ведь, доченька, можно, и правда, всю, как говорится, Эпоху пропустить. Ведь созидается[22] – пусть нелепо, неумело, не сразу – а что-то грандиозное. Весь мир следит, затая дыхание, вся западная интеллигенция. В Европе ведь тоже не дураки.
Удачно свалив[23] сопромат, Лешка Коноплев с охоткой подъединился к товарищам, шедшим в тот вечер в дом культуры Ленрайсовета. Собирали не только комсомольцев, но и желающий беспартийный молодняк: приезжий из Москвы читал лекцию «О задачах
Зиновьев – видный деятель Коммунистической партии, находившийся вместе с Троцким в оппозиции Сталину.
Скомкать (разг.) – сделать что-то наспех и небрежно.
Затравить (разг.) – замучить преследованиями, клеветой (оскорбительной ложью).
Снимать (здесь) – лишить работы, уволить.
Примус – нагревательный прибор для приготовления пищи.
Созидать (устар. и высок.) – то же, что строить.
Свалить экзамен (здесь разг.) – сдать экзамен.
