провинился и попал в неприятности, что Алдус не отдыхать меня сюда прислал и что сейчас меня отчитают за то, что пропустил фотосъемку, или разозлил журналистку, или за то, что я одиночка, иду против всех и могу развалить группу.
В общем, я даже не пытаюсь переварить происходящее, не позволяю себе услышать сказанное, поверить в это, подумать о предстоящем до тех пор, пока меня не вводят в небольшую комнатку, открыв и закрыв дверь. И вот передо мной она. Настоящая. Человек из плоти и крови, не призрак.
Мое первое желание – не схватить ее, не обнять и не крикнуть. Вместо этого просто хочется коснуться ее еще раскрасневшейся после игры щеки. Хочется преодолеть разделяющее нас пространство, которое можно измерить сантиметрами – а не километрами, не континентами, не годами, – и коснуться мозолистым пальцем ее лица. Хочется ее потрогать, чтобы убедиться, что это действительно она, а не сон, из тех, что мучили меня так часто после ее отъезда, из тех, в которых я видел Мию четко, как наяву, и хотел поцеловать ее или прижать к себе, но просыпался – а ее уже не было рядом.
Но я не могу до нее дотронуться. Такой привилегии у меня больше нет. Хоть все и случилось против моей воли, но тем не менее. К слову о воле – мне приходится изо всех сил контролировать свою руку, чтобы она не дрожала и вообще не превратилась в отбойный молоток.
Пол кружится, меня будто затягивает какой-то водоворот, мне страшно хочется принять таблетку, но сейчас это невозможно. Я стараюсь дышать ровнее, чтобы предотвратить паническую атаку, тщетно двигая челюстью и пытаясь произнести хоть слово. Такое ощущение, будто я оказался на сцене один, без группы, без оборудования, забыл все песни, а на меня смотрит миллионная толпа. И мне кажется, что я стою перед ней, Мией Холл, бессловесный младенец, уже битый час.
Когда мы с ней только встретились в школе, я заговорил первый. Я спросил, что она только что играла. С этого простого вопроса все и началось.
На этот раз спрашивает она.
– Это действительно ты? – И голос все точно такой же. Хотя не знаю, почему я ждал, что он изменится, разве только потому, что изменилось все.
Но этот голос резко возвращает меня обратно к реальности. Реальности трех прошедших лет. Так много требуется сказать. Куда ты делась? Ты обо мне вообще думала? Ты меня уничтожила. Ты сама в порядке? Но я, разумеется, ничего такого не говорю.
Я чувствую, как колотится сердце, как звенит в ушах, и чуть не начинается. Но, как ни странно, когда я уже оказываюсь на грани панической атаки, включается какой-то механизм самосохранения, тот самый, благодаря которому я выхожу на сцену к тысячам незнакомцев. Я как будто отстраняюсь от самого себя, отхожу на задний план, меня охватывает спокойствие, а на передний выходит другой человек.
– Собственной персоной, – как будто нет ничего естественнее того, чтобы я пришел на ее концерт, а она вызвала меня в свое святилище. – Концерт удался, – добавляю я, поскольку это кажется тоже уместным. К тому же это правда.
– Спасибо, – говорит Мия, а
