которые подолгу держит во рту, словно пленников. Она глотает, даже не дожевывая, и мясо застревает в горле, она начинает задыхаться. Тодд галантно подскакивает, хлопает ее по спине, а она пытается дышать, изо рта летят брызги. Наконец, Джоди выкашливает в руку проблемный кусочек. Не глядя, она кладет его на край тарелки.
– Сообщи, как решишь, – просит она, промокая салфеткой уголки глаз. – Если поедешь, я почищу ковры. И сварю конфитюр.
Но она не собирается ничего этого делать, это пустые слова. Джоди всегда считала преимуществом тот факт, что Тодд ей не врет, то есть не рассказывает все в подробностях, так, чтобы это стало ложью. Но в данном случае дело не в многоречивости. А в том, что такого раньше вообще не бывало, он не уезжал на выходные.
– А еще у меня для тебя подарок, – говорит он.
Тодд выходит и возвращается со свертком – это плоский прямоугольник размером с небольшую книгу в коричневой бумаге, обклеенный изолентой. Он кладет его на стол рядом с тарелкой Джоди и садится на свое место. Он часто делает подарки, и это ей в нем тоже очень нравится, но поскольку сейчас Тодд пытается ее задобрить, Джоди не особо рада.
– По какому поводу?
– Без повода.
Он улыбается, но атмосфера потрескивает от напряжения. Надо швыряться вещами; головы должны лететь с плеч. Она берет сверток, который оказывается практически невесомым. Изолента легко отклеивается, и между листами картона Джоди обнаруживает красивую миниатюрную картину, Раджпут, оригинал. Это мозаичный портрет женщины, выполненный в сине-зеленых тонах. На ней длинное платье, она стоит в саду, обнесенном стеной. Рядом с ней несколько павлинов и газель, украшенная золотом; женщину явно не отягощают никакие финансовые тревоги и прочие мирские заботы. Ветви с густой листвой словно защищают ее, а под ногами лежит бесконечный зеленый ковер. Они вместе рассматривают картину, обсуждая окрашенные хной руки девушки, ее миниатюрную белую корзинку, изящную фигурку, очертания которой проглядывают из-под вуали платья. Пока они рассматривают крошечные детали и цвета мозаики, жизнь ненавязчиво возвращается в привычное русло. Тодд выбрал подходящий подарок. Чутье у него хорошее.
Скоро пора спать, Джоди убирает со стола, начинает мыть посуду. Он машинально предлагает помочь, но они оба прекрасно знают, что лучше ей заниматься этим самой, так что Тодд идет выгуливать собаку. Не то чтобы Джоди была сильно требовательной. Стандарты у нее не чрезмерно высокие, но на сотейнике после мытья не должно оставаться следов и нельзя вытирать полотенцем жир, а потом им же – бокалы. Это продиктовано здравым смыслом. В строительстве Тодда нельзя назвать небрежным, полку он не повесит под наклоном, так, чтобы вещи соскальзывали и бились. Он сделает все внимательно и хорошо, но наблюдатели не назовут его перфекционистом, не обвинят в излишней суете. Джоди и не склонна жаловаться. Известно, что в некотором контексте достоинство человека превращается в губительную слабость. Его нетерпеливость в домашних делах объясняется тем, что из-за своей нескончаемой энергии Тодд мыслит большими масштабами. Это видно
