что апостолы уверовали не один раз, а несколько, в последний – Петр и Иоанн снова уверовали уже после Воскресения (Ин. 20: 8). И мы тоже можем принимать Бога последовательно много раз. Сначала мы уверовали в то, что там в небесах Кто-то есть. Потом – что Бог лично на меня смотрит и ко мне имеет отношение. Позже уверовали, что Он со мной не судится, не считается, как мелочный человек, а благодушно принимает меня в Свое сердце. И наконец осознали – Бог сделал меня таким, что я могу принять себя и другого человека. Он мне открыл этот акт как наш общий, синергийный, открыл мне метафизику принятия другого Самим Собой.
Оно-вера
Вера в православие как в некое оно не есть вера во Христа. Благодатный огонь, даже если бы он и сходил с неба, никак не может о чем-либо свидетельствовать; это чудо – оно, с ним нельзя соприкоснуться личностями. Вера в правильность Писания, догматов и т. п. не есть вера в Распятого. Писания правильны – их пророчества исполняются близко к тексту, а Распятый – неправилен, Он не явил силу по пророчествам, не отмстил обидчикам, не навел порядок ни в Израиле, ни у нас.
Предание – оно, а Бог – Личность. Вот почему вера в оно – священство, сакральное, чудесное и экстазы – не говорит мне ничего про мою веру во Христа. Я верю в Бога и по сравнению с Ним не верю ни в философию, ни в богословие, ни в Писание, ни в милые предания. Это все было и представляет собою потрясающее царство слов, но это не Он. Это только рядом, только возле.
Проповедь православия других
В значительном большинстве случаев проповедь с амвона произносится священником не как собственная мысль, личное восприятие и озарение. Это «по умолчанию» считалось бы тщеславной отсебятиной. Проповеди звучат от лица самого «православия». Но такое православие не может быть истинным, так как у него нет лица, оно обезличено.
Наполнение проповедей цитатами святых отцов и Писания есть, по сути, боязливое прятанье своего «я», которое единственно и могло бы о чем-то свидетельствовать. Отсюда и невовлеченность прихожан в учение Церкви: пастыри убедили их, что православие не может исходить от стоящего рядом. Православие подается как нечто, исходящее от святых отцов и Вселенских соборов, словно бы не было свободы в творчестве отцов или в восприятии Соборов. Таким образом, живая правда Бога подается как музейный артефакт, так как является перед слушателем неподвижной, мертвой, как идол, законченной, отыгравшей песней. Если правда не требует домысливания, допевания, некоего гадательного постижения ее глубины, то ее исчерпанность есть мертвость. Истина есть Жизнь, истинная догма, принимаемая как обязанность, есть ложь.
Человек не может проповедовать «православие» как чистый концепт. Будь православие только богословской системой, это было бы справедливо, но его не существует без Воплощения! Правильно было бы сказать: православие имеет богословскую и философскую системы, но к ним не сводится, а ими лишь изъясняется.
Если
