любили, но из-за этого же не убивают? А дома говорят, что Тамара Алексеевна золотой человек была, всю себя отдавала детям. Прямо хоть в рамочку вставляй!
Надежда встрепенулась:
– Как ты сказал? Тамара Алексеевна? А живет она где?
– На Петроградской.
– Улица Рентгена, дом двадцать восемь?
– Точно, а что?
– Слушай. А я ведь ее, кажется, тоже знала. Тамара Алексеевна Калмыкова?
– Нет, Стаднюк.
– Ну да, это у нее по мужу фамилия.
– Да нет у нее никакого мужа!
– Сейчас нет, а раньше был, это давно было и недолго. Зачем она его фамилию оставила? Ну ее дело. А я с ее сестрой, с Лерой, в одном классе училась. А Тамара нас старше была лет на пять, она активисткой была, сначала пионерской, потом комсомольской, нас в пионеры принимала.
– И давно ты с сестрами виделась?
– С Тамарой, считай, с окончания школы не встречались, а с Лерой изредка перезваниваемся, она со своей семьей отдельно живет… Ох, погоди, что-то она говорила, у Тамары характер, мол, стал тяжелый, мать держит в строгости. Отец-то у них давно умер, а у матери какой-то давнишний поклонник, так Тамара ему даже не разрешала у них дома бывать. Мать с ним только в скверике может встречаться, и то только когда Тамара не видит.
– А сколько же лет поклоннику?
– Да уж не меньше чем Тамариной матери, а ей семьдесят точно есть. Тамаре сколько было?
– Сейчас посмотрю. Так с какого она года? Вот, получается, что ей исполнилось бы пятьдесят два, как и вашей Сталине.
– Ох, Сережа, не нравятся мне эти совпадения!
Елизавета Васильевна Калмыкова, мать невинно убиенной директрисы школы номер 518 Тамары Алексеевны, присела на диван и задумалась. В соседней комнате звенели посудой. Поминки были долгими и многолюдными, было много народу: из школы, из РОНО, даже из министерства прислали телеграмму. Потом остались одни родственники, сидели долго. Елизавета Васильевна устала – сначала утром отстояли молебен (это она настояла на церковном отпевании), потом – на кладбище, потом – долгие поминки… Семьдесят два года – не шутка! Она откинула еще красивую, тщательно причесанную голову на спинку дивана. Черное с глухим воротом платье очень шло к серебристым волосам. Рядом с ней сидел ее старинный знакомый Константин Эдуардович. Елизавета Васильевна вздохнула и преклонила усталую голову ему на плечо.
– Тебе нехорошо, Лизанька? – сразу же отреагировал он.
– Нет, милый, просто утомилась. Такой тяжелый длинный день!
Он успокаивающе погладил ее по руке. В такой позе их и застала вошедшая в комнату младшая дочь Елизаветы Васильевны Лера. Увидев пожилую пару, она нахмурилась, потом сказала звенящим голосом:
– Константин Эдуардович, муж сейчас на машине всех развозит, может и вас захватить. А я сегодня здесь останусь.
Старик вопросительно посмотрел на Елизавету Васильевну.
