Новогодняя гирлянда кривой дугой прилипла к витрине с обратной стороны. Ее шары – красными, зелеными и синими пятнами растеклись по мутному стеклу. Впереди желтел переход через Тверскую. Белые потоки бежали вниз – ровно, с легким свистом. Посередине перехода лежал пластиковый ящик – яркий, красный.
Над головой завыла сирена. Нет, не завыла – бросилась лаем слева и справа – с двух лестниц. В переходе, криво и нелепо скорчив гримасу красному ящику, я неистово пнул его ногой, и он, кувыркаясь, покатился вдоль стены. «Неужели обмороженному Маяковскому – бронзе и идолу, все равно, кто поет ему „серенады“?», – подумал я, карабкаясь по ступеням – по тем, что справа.
Белые потоки несли меня в сторону Баррикадной. Портик зала Чайковского помог мне четырьмя ледяными ступенями упасть на спину и удариться головой о бетонную тумбу. Шесть высоких арок надменно раскачивали кадила-фонари под самым потолком. «Умойся снегом из ближайшей кучи, разгреби облака впереди», – уже непонятно кто раздавал указания.
За портиком, вдоль ограды, гроздьями висли в холодных коробах дряблые лица актеров и актрис. Дальше простирался электрический мрак и четыре размазанные линии от габаритных огней случайных такси. Добраться бы до стеклянного многоугольника «Цветы до утра», не спотыкаясь, прямо и чуть по диагонали. Пять черных точек, пять горошин катались далеко впереди – без звука, хаотично шевелясь. Средняя, вторая или третья, горошина прыгала вверх-вниз упруго и весело.
Через триста метров горошины превратились в группу парней. Черные куртки и черные шапки, нарушая личное пространство, зашуршали болонием почти у виска. Вокруг меня крутанул в пол-оборота хоровод из локтей, плеч и смазанных лиц. Через три секунды я оказался в ближайшей подворотне, в полной темноте. Они, обступив меня со всех сторон, перетаптываясь, будто греясь, пускали пар блатными ртами, смотрели по-волчьи в мои слепые глаза.
– Что? Грабить будете? – спросил я у того, что стоял напротив.
При этом мой затылок, и вообще все заднее полушарие стремительно холодело, ожидая резкого удара.
– Догадался, епта, – слова сипло хрустнули слева. Я полез в карман.
– Что это?
– Паспорт.
– Нахуй нам паспорт? – отозвался тот, что стоял напротив. Потом пролистнул пару страниц:
– Ты откуда, братан?
– Из Нурлата.
– Откуда?
– Из Нурлата.
– Ну, хули, сразу не сказал. А то бы мы тебя сейчас разделали как канарейку.
– Слышь, Вован, пусть идет.
– Давай топай, и это – нас тут не было.
Голова вдруг ожила. Уже за поворотом, вернулось на периферию зрение. Походка изменилась. Тоску как рукой сняло, печаль прошла. И главное – я смог у себя спросить: «Где ты взял этот город Нурлат? Кто тебе вообще рассказал о его существовании?»
– Не знаем,
