было холодно. Было сыро и темно, даже не смотря на полдень. Ветер срывал последние листочки с деревьев и прогонял их в неизвестном направлении. Листочки не могли сопротивляться – они просто улетали. Я думала, что это крупицы души дерева, и когда дерево сбросит всю листву – оно погибнет. Как и все вокруг.
Лицо моей мамы стало похожим на пергамент, таким же белым и грубым. Кожа щек мамы стала твердой. Стала холодной. Я почувствовала тот холод, что веял от моей мамы. Никогда еще от нее не веяло таким холодом. Мертвым холодом!
После меня, к маме подошел мой отец. Он молчал, стоя возле нее. Так же молча, мой отец попрощался с ней и вернулся ко мне.
Я впервые была на похоронах, и не знала, что говорить. Я понимала, что скоро маму опустят в эту черную сырую яму, и я больше никогда ее не увижу, ни живую, ни мертвую. Никакую. Но я не могла говорить с мамой при всех этих людях, которых я никогда не видела и не знала их. Наверное, они жалели меня. Потому что все эти женщины и мужчины, пожилые и совсем старые, глядели на меня со слезами. А я не плакала.
Мне больно, но почему я не проронила ни одной слезинки?
Однако в тот момент, когда гроб начали опускать под землю, я не выдержала и заплакала. Я терпела так долго, что слезы мои вырвались сами и потом все никак не заканчивались. Они лились потоком.
Откуда во мне столько слез?
И вдруг, вместе со мной заплакали и небеса. Все кто пришел проститься с моей мамой, не хотели промокнуть, поэтому поспешили уйти с кладбища. Но я не могла. Я просто стояла, и смотрела, как друзья папы опускают гроб с моей матерью в темноту, и никакая сила не могла оттащить меня от могилы.
– Теперь, маленькая несостоявшаяся леди, – сказал отец, почесав щетину, – у нас только один выход – бросить наши кости к порогу работного дома. Перспективы не радужные, но там хоть кормят. С голоду как говориться, не пропадем.
Отец отпустил мою руку и, сгорбившись от холода, направился за остальными. Ветер сдувал в сторону его тощую угловатую фигуру в коричневом засаленном пальто и дергал за волосы. Мужчина лишь что-то недовольно бубнил, бросая в небеса резкий взгляд, точно это они были во всем виноваты, виноваты в нашей бедности и в смерти мамы.
– Я не пойду в работный дом, – сказала я. Слова застряли у меня в горле, но отец их услышал. – Туда нельзя. Там страшно.
Я знала, что такое работный дом. Это ужасное место. Оно находится на холме и окружено лесом. Туда люди попадают от голода. Им нечего есть, и они идут в работный дом. Там, за его сырыми холодными стенами, дети работают наравне с взрослыми и писаются от холода. А еще, детей там бьют. Я слышала об этом.
– Выбора нет, Гвендолин. – Отец остановился и обернулся ко мне. Я видела, что он пошатывался. Наверное, он всю ночь пил и все еще был пьян. Наверное, он даже не понял, что произошло. Я боялась его. Боялась и очень любила. Он – единственное, что осталось в моей жизни. – Лишь благодаря твоей больной матери, Гвен, мы все эти годы платили
