самым местам. Последующие травелоги наследуют ту систему авторской ритмизации природного и первично окультуренного пространства, которую предприняли в своих травелогах путешественники-авторитеты, и кажутся (а часто и являются) пересказом и литературной обработкой предшествующих. В результате. в общественном сознании формируется определенный образ пространства, ритмические и аритмические признаки которого могут быть довольно далеки от реальной действительности»[84]. На примере Урала, которого он никогда не видел, Браун сделал попытку охарактеризовать российскую цивилизацию в целом. Отдельные антироссийские коннотации в его книге, очевидно, были вызваны внешнеполитическими факторами[85], но при этом не приобретают у автора патологических форм. И все же в созданном им образе России пропорции и расстояния в сравнении с реальностью искажены, из него изъяты целые пласты (преимущественно, положительные) – напомним, что «травелог далеко не всегда адекватно отражает реальное пространство путешествия, в особенности его природные и первичные культурные ритмы и аритмию»[86].
По-своему стремясь достичь достоверности при описании чужой культуры, Браун намеренно концентрирует внимание на негативных сторонах русской жизни[87], зачастую делая на их основе широкие обобщения, а при рассказе о тех или иных бытовых явлениях часто прибегает к экспрессивным номинациям, в чем-то напоминая Кюстина, знаменитое сочинение которого он не мог не знать. «Взгляд путешественника – всегда взгляд чужака, который способен увидеть то, что слишком привычно для аборигенов и потому не замечается ими самими. С другой стороны, он свободнее в своих оценках (хотя, разумеется, свобода оценок не означает беспристрастности) и может позволить себе быть нелицеприятным. Поэтому образ внимательного и вдумчивого путешественника является весьма подходящей маской для критически настроенного автора»[88]. Для того, чтобы Продукт (итоговый отчет) Путешествия был востребован своим обществом и отвечал на его физические и метафизические запросы, он должен быть создан на языке Своей культуры[89], поэтому Браун не выходит за рамки многовековой традиции восприятия нашей страны на Западе как азиатского царства варваров, несущего угрозу Цивилизации. Кстати, этим объясняется и то, что все три публикуемых нами автора в той или иной мере подспудно ощущали определенную потенциальную опасность, исходящую от империи царей. К тому же на аксиологии книги Брауна сказался вектор его «путешествия». Все реальные европейские путешественники попадали из Цивилизации в Дикость и Варварство с запада, ведь до появления современных средств сообщения до отдаленных мест приходилось добираться через «цивилизованные» территории. Напротив, воображаемый путешественник может начать свой путь откуда угодно и совершать в пространстве произвольные перемещения, поэтому, в отличие от Споттисвуда и Ридли, шотландский лесовод в основном «двигался» из Хаоса в Цивилизацию.
Через
См.:
