про спирт. Не выпить залпом содержимое этих бутылок было невозможно, конечно.
– Я преподаватель университета, ты не думай, Толя, – вдруг сообщил Толик. – История литературы – мой предмет, десятые-двадцатые годы, я в Москве в школе работал, престижной.
Ему было важно это слово – «престижная», Толику могло показаться, что израильтяне его недостаточно уважают за жизнь, и он менял лексику и речь. Он должен был сказать, что Толик не какая-то там пьянь забулдыжная, странный человек, не знающий языка, а ученый, работник университета. Заметим только, что в середине буднего дня напиваться допьяна трудящимся людям в Иерусалиме, мало пьющем в то время населенном пункте, было очень странно. Очень.
Короче, через какое-то время Нафтали открыл глаза и не сразу понял, где он и что с ним. Он лежал на балконе, на какой-то раскладной кровати с натянутым на пружинках брезентом. Какое-то пикейное одеялко накрывало его по горло. Голова не болела, но кружила таинственные танцы под какую-то вроде бы космическую музыку. Уже смеркалось и было прохладно. На полу возле кровати стояла литровая банка с кипятком, в котором плавали куски лимона и какие-то травы. Нафтали выпил воды, которая освежила его, остановила головокружение и почти вернула к прежней жизни. Он смог встать на ноги и сделать несколько шагов до кухни. За столом сидел Толик и читал книжку в мягком переплете.
– Вот смотри, Нафталий, я тебе прочту сейчас, – сказал Толик. Он был громогласен.
Воротишься на родину. Ну что ж.
Гляди вокруг, кому еще ты нужен,
кому теперь в друзья ты попадешь?
Воротишься, купи себе на ужин
какого-нибудь сладкого вина,
смотри в окно и думай понемногу:
во всем твоя одна, твоя вина,
и хорошо. Спасибо. Слава Богу.
Как хорошо, что некого винить,
как хорошо, что ты никем не связан,
как хорошо, что до смерти любить
тебя никто на свете не обязан.
– Ну, и так далее, – сказал Толик. Он читал громко, напористо, как вколачивал слова стихотворения в тех, кто его слушал. Нафтали сидел напротив него, он был неподвижен, голова болела, кружилась, но кажется, слава Богу, уходила от него, как будто ее выдавливали наружу, он боялся сглазить. Толик потянулся к дальней от себя бутылке, которая была пуста, он был очень крепкий человек. На первый взгляд, Толик выглядел как обычно, только лицо казалось чуть более возбужденным, чем прежде. Ко всему, на лице его появился румянец. Но это и все.
Он извлек из портфеля черно-белую фотографию размером 10 на 15 в деревянной рамке.
– Знаешь кто это, Нафтали?
Нафтали не знал. Где-то он видел этого немолодого мужчину с зачесанными назад светлыми волосами. Но не мог вспомнить. В газете? В папиных сидениях у теленовостей? Наверное, но непонятно. Фотографии не всегда точны, это известно, что-то остается за кадром, очень многое.
– Это
