сидит, дурило. Сдует сквозняком. Или спихнёт рамой. Куда хозяева смотрят?
И через пару секунд произошло именно то, что я беззаботно предположил.
Оконная створка дёрнулась от резкого сквозняка, возможно, при закрывании входной двери и столкнула котёнка.
Он успел, извернувшись, уцепиться коготками за край подоконника, повисел, дрыгая задними лапками, ищя опору, с тонким бессильным мявом сорвался вниз.
– Ах ты ж! – сокрушённо выдохнул Юран, дёрнулся, было, поймать, понял – не успеет. Никто не успеет.
Котёнок ещё не умел группироваться и управлять своим тельцем, он летел, кувыркаясь, как плюшевый пупс.
«А н-ну-у!..» – вдруг стиснулись зубы мои, и по спине брызнул льдистый озноб, и взгляд, вцепившийся в белого смертника, стал жёстким, стеклянистым, и боль-напряженье просыпалась в затылке, и взбарабанила кровь в висках…
В обрывок секунды во мне без меня стряслось это, и падение котёнка примерно на высоте четвёртого этажа стало быстро замедляться, словно он упал в прозрачный кисель. Кувырки его прекратились, он приземлился на бетонную отмостку, как под парашютом, всеми четырьмя лапками. Стоял, мелко дрожа, тараща глаза-бусины на подбегавших детей.
Я тёр затылок, разгоняя крапины боли.
Юран ошарашено уставился на меня.
– Что? Эт-то… Это – ты что ли? Н-не понял…
– Похоже, я, Юрик. Сам не понял ещё. Впервые такое.
…– Ничего не зря, – говорите вы. Но я не сделался ни сильней, ни мудрей, ни добрее. Даже ждать не научился.
– Ну кое что всё же понял ты, я полагаю.
– Вы о чем, Мик Григорьич?
– Да продолжение всё тех же простых истин. Из твоей юности. И наверное, ещё одна. До которой уж ты-то должен был дойти.
– Не знаю. Не шёл я никуда, я топтался на месте.
– Обязан был. Ты жил только разумом. Гуманными амбициями. Никакой порядок разума не переходит в страсть. Без побудительной искры. Разум – скаляр. Страсть – вектор. Движитель. Где твоя искра, куда ты дел её? Сподобен, говоришь? Это нужно теперь доказать. Ибо Зга, её смысл – всё-таки, в тебе. Как и в других, немногих.
– Мик Григорьич, помилуйте, погодите! Осените меня или дайте самому простичься. Я стал глупее, чем был, мне нужно время.
– Нет у тебя больше времени.
Нетвёрдой походкой поплёлся домой Юран. Я стоял на троллейбусной остановке, смотрел ему вслед. Его спина была почти пряма, почти беззаботна. Но беззабота эта – водочкин лукавый подарок, надолго ли достанет её? А там опять с утра, а то и с вечера за порогом родного дома прежний муторный неустрой, прежние ржавые черви, сверлящие душу, мозггде бы что заработать, какую б халтурку словить. Случайные заработки – препаршивая вещь, по себе знаю. Сегодня вдруг подфартит, отломится приличный кус, а завтра – хоть харей об стенку, хоть подыхай с голодухи, хоть бутылки ходи ищи по помойкам.
