анную вещь: в подвале, на минус втором уровне, стоит этакая скрытая от посторонних глаз неземная красота, и стоит она среди старых ржавых труб, мусора, облупленной краски на стенах. Красота эта похожа на арку металлоискателя, высокую, в два человеческих роста. Да, и еще: там были обнаружены следы, но не человеческие, как мне сказали. Очень уж они маленькие, и сами следы странные. Такую обувь сейчас, типа, никто не носит…
И какого хрена меня подняли так рано? Еще что-нибудь?
Да, еще вот это… рядом с рамкой на полу лежит огромная куча то ли земли, то ли дерьма, то ли не пойми чего. Ну, лежит. Ну, земля, потому что, если бы это было дерьмо, воняло бы. Это все? Это все.
…что это было, спросил я про кучу. Вам ответит связной, сказал курьер, ждите его на вашем вечернем дежурстве.
Вот я и жду.
Все это означает только одно: я нужен ино. Иначе не таскали бы в подвал. Но – неужели я нужен для разбора этой кучи? А вечером…
…родной этаж встретил меня тишиной и полумраком.
Как всегда, прошел мимо дежурных, греющих жопы на калорифере. Ну что, дармоеды? Я пришел поработать. Какой еще пропуск? Ладно, вот вам пропуск… Слева по ходу виднеется мой мрачноватый корпус Г… родной, любимый. Мимо вертушки входа, по коридору, с легкой надеждой на то, что за пультом ответственных дежурных хотя бы молодая ведьма Натали Е… но нет, надежда испарилась, дежурство сегодня контролирует старая ведьма Евменовна. Худющая, со сморщенной кожей, плечи сгорбленные, голос скрипучий…
Она расположилась за пультом управления корпусом. Она что-то жует. Лишь бы вставная челюсть не вывалилась… быстрее в лифт! Схватив ключи от кухонь, вбежал в кабину механического монстра и нажал кнопку «9».
Вот и мое царство филологии, я здесь временное начальство, местный царек до утра, и мои «подданные» – в основном женщины.
Если представить этаж в разрезе, то получится буква Г с завитушкой на правом углу буквы. Лифт выпускает вас в центральной точке этажа, как раз к пульту дежурного коменданта. Справа маленький короткий коридор и большая кухня. Слева большой длинный коридор и в конце малая кухня. И бесконечные жилые блоки аспиранток…
Неспешно переоделся в служебной кабинке, крайней к окну во внешний мир. За окном серел тусклый, увешанный фонарями вечер. Сел на диван из черной кожи – диван тяжело вздохнул.
…Никого вокруг. Тишина. В пятницу, само собой, никто не спешит обратно в общежитие. Да еще когда весна в разгаре, и на улице становится все теплее.
Дежурство решаю начать с перекура. Минуту назад появилась аспирант госпожа Малгожата, в розовом халатике, с уже зажженной сигаретой. Знает, чертовка, что сегодня в пожарной части ГЗ дежурит не Гена Черепанников, а старый лысый пан Станислав. И с полным пренебрежением к противопожарной безопасности этажа она, виляя плотным задом, прошла в курилку, на лестницу.
Присоединился к ней. Прикурил, тщательно и незаметно косясь на немного выпирающую из халатика грудь. Она улыбнулась:
– Привет!
Попробовал поприветствовать ее на польском, получилось что-то типа «чешчь». Госпожа Малгожата изволила смеяться. Я приобнял ее за талию. Она посмотрела на меня снизу, так как была, наверное, почти вдвое ниже ростом. Мне она нравилась. Простая, нормальная полячка, с совершенно теми же человеческими интересами, что и у наших девушек. Нас за «железным занавесом» генсек Леонид Ильич Брежнев держал в строгости, не особенно баловал разнообразием в международном женском вопросе. Кто такие женщины, учили, так сказать, «на ходу». Родители в этом плане вообще считались «никакими». А в подполье ходили порнографические карты с фотографиями раздвигающих ноги «королев» и «тузов».
…поговорили с ней о том о сем, посмеялись, просто потому, что жизнь прекрасна и сегодня вечер пятницы. Ну, пока, сказала она с совершенно непередаваемым милым акцентом, и напоследок я ее легонько шлепнул по заду.
Пульт дежурного по этажу, такой привычный, почти родной, встретил меня подозрительным молчанием и «принюхиванием». Затем, на грани истерики:
«вы что, комендант, курили, мать вашу?»
Да, и что, дурила? – отвечаю подчеркнуто спокойно.
«о, товарищ Чебиров это запрещает, вашу мать!»
…а ну замолкни, старая рухлядь. Мало ли чего там запрещает наш главный по общежитиям. Или ты знаешь – что. Пульт, почувствовавший реальную угрозу в тоне моего голоса, недовольно замолкает. Он знает, что: я как-то рассердился на него, укушался поллитрой, и полил пульт кипятком из чьего-то чайника.
Так с ним почти каждое дежурство. Потому что как получается? К концу смены мы с ним чуть ли не родные. Утром я ухожу, пульт перезагружают, а вечером приходит другой комендант. Пульт к тому времени забывает про меня и начинает точно так же бузить с ним. После того коменданта приходит
