старику. – Всё хорошо. Я здесь.
– К чему всё это? – другой голос, женский. – Ты же знаешь, что он долго не протянет.
– На этот раз всё по-другому!
Старику никто не ответил.
А он продолжал лежать, безмолвно, потому что, кажется, не знал слов. Не знал или забыл? Он не мог ответить себе на этот вопрос.
Тени на потолке напоминали ему о туманных сновидениях. Но видел ли он их? И откуда ему вообще известно, что такое сны?
– Ты меня слышишь? – снова этот старый голос. – Узнаёшь?
Он повернул голову – это правда был старик. Высокий, с глазами чернее самых глубоких теней.
– Мальчик мой… – пробормотал старик.
– Я… – сорвалось с его губ. В памяти начали всплывать картины.
Деревянный дом, солнце, лужайка, усеянная жёлтой россыпью одуванчиков, кот, уснувший на заборе. Что это? Сны? Или воспоминания?
А эти чёрные глаза? Он снова заглянул в них. Разве они всегда были такими?
– Ничего, тебе скоро станет лучше, – руки старика приподняли ему голову, губ коснулась глиняная чаша, в горло хлынуло горькое варево.
Боль немного отступила, видения стали чётче. Просторные сени, валенки в снегу, запах маминых пирогов, жар печи. «Лучезар, обед!» – кричит женщина, и он бежит ей навстречу.
Старик протёр его лицо влажной тряпкой. Он ещё раз взглянул в тёмные глаза.
– Папа?
***
«О, Перун, избавь меня от мучений», – молила Василиса. Но её молитвы не достигли ушей богов, лишь отозвались мучительной болью.
– Ты чего, помирать собралась? Просыпайся! – кто-то с силой дал Василисе пощёчину.
Боль от пощёчины отозвалась резким звоном в ушах. Стало обидно. Она тут при смерти, а её ещё и бьют. Василиса набрала воздуха в грудь, собираясь хорошенько наорать на мерзавца, поднявшего на неё руку, но вместо этого зашлась кашлем. Лёгкие сдавило – горло тоже. Она почувствовала, как её перевернули на бок. Кашлять, а затем и дышать стало легче. Горло саднило, во рту было сухо, как в пустыне. Воздух с хрипом вырывался из лёгких.
Василиса не понимала, что происходит. Она знала, что должна встать и куда-то бежать, – её ждёт важное, очень важное дело. Но какое, вспомнить не удавалось. Она постаралась подняться. Глаза ничего не видели, руки обожгла такая сильная боль, что чародейка закричала, неловко дёрнулась и провалилась в забытье.
Когда Василиса снова открыла глаза, над ней нависало нечёткое, но узнаваемое лицо Майи.
– Ох, деточка! – она схватила Василису за плечи, чтобы помочь ей сесть. – Ну, ты нас и напугала!
Василиса с трудом привстала и огляделась. Скромное убранство комнаты с расставленными повсюду скляночками и развешанными по стенам пучками трав подсказали, что она находилась в доме знахарки. Горло саднило, а лёгкие, казалось, были покрыты множеством ран. Болели щека и правая рука, на которых Василиса почувствовала
