нашем мире все говорят о так называемых и нарекаемых обществом «звёздах», но никто не говорит о «пульсарах» и «чёрных дырах». Я имею в виду конечно живущих ныне «гениев» различного плана и толка. Звёзд много, они загораются и гаснут на небосклоне вселенной нашей цивилизации, но «пульсары» и «чёрные дыры», вокруг которых на самом деле всё крутится, не заметны простым, невооружённым глазом, и даже вооружённым подчас не видны. Так как по большей части не являются светилами для большинства как «звёзд», так и «планет», и «спутников» этой цивилизационной вселенной. Диапазон их излучения находится за пределами спектра ощущаемости общей сенсорики, как простого феноменального лицезрения, так и метафизически-трансцендентного. Как в нашей феноменальной вселенной мы лишь подозреваем о существовании «чёрных дыр», так и в нашем метафизически-трансцендентном опыте социального пантеона взаимоотношений, мы способны лишь предполагать, что они есть. «Горизонт событий», которым мы располагаем в своих лицезрениях, слишком узок, и не позволяет заглянуть за его пределы. Поэзия лежит именно на этом «горизонте событий» нашего чувства. За его пределами для нашего взора существует лишь пустота. И точно так же как не однозначны поля этого «горизонта», так же неоднозначны и те пределы, которые лишь предполагаются за его границами. Сверх поэзия, это та некая производная от сверх чувствования гения, для которого мир выходит за пределы общего «горизонта событий». Здесь не существует никаких критериев, никаких постулатов и закономерностей. И всякая музыка здесь сводится к своему Абсолюту, то есть тишине. Метафорой этому мог бы послужить как «Чёрный квадрат» Малевича, (в пространственном), так и пьеса «4/33» Джона Мильтона Кейджа, (во временном). Мир в полной пустоте, как и в полной тишине не имеет своих пенатов, и уже потому не ощущаем, как нечто положительное, только лишь как отрицательное. Но именно поэтому он есть воплощение квинтэссенции сверх поэзии. И если вспомнить здесь, что свобода вообще, в своей гипертрофированной форме необъективное, лишь суть отрицательное явление, всё становится более-менее на свои места. Гений свободен, прежде всего, от постулатов, закономерностей и критериев, он свободен даже от границ того «горизонта событий», которым отчерчивается наша обобщённая чувственность. И эта свобода пугает даже самые бесстрашные сердца нашего социума. Ибо здесь, своей холодной рукой его касается сама преисподняя мира, – хаос…
Как-то раз, я приехал к своему другу в Москву, кстати сказать, большому мыслителю и непосредственному писателю современности, (разумеется, не знаемому и не узнаваемому никем). Так вот, мы сидели у него дома на небольшой кухне, и, попивая алкоголь развязывающего скованность и нивелирующего сдержанность, разговаривали всю ночь напролёт обо всём. И он показал мне отрывок из своего последнего произведения, пояснив, что ничего лучше он не написал, и вряд ли напишет. Для меня тогда, этот отрывок показался ничего не значащим набором слов, фраз и эпитетов. Я ничего не мог понять. Речь шла, если