думаю, что едва ли нужно доказывать это. Из судебного следствия видно, что люди, с которыми он встретился, обладали такой энергией, таким характером, что всякое сопротивление их воле со стороны всякого мальчика едва ли возможно, а тем более со стороны такого, каким представляется, по удостоверению свидетелей, Рысаков. Одно уже это обстоятельство говорит в его пользу. Наконец, я должен привести и то соображение, что из самой речи господина прокурора ясно видно, что корнем всего зла в настоящее время является отсутствие в обществе нравственных принципов, отсутствие в нем семейных начал и другие подобные тому общие причины. Нельзя же ставить эти общественные недостатки в вину подсудимому, которого я защищаю. Конечно, если бы в той среде, к которой принадлежал Рысаков, существовали более твердые нравственные принципы, то не могло бы случиться то печальное событие, о котором идет дело. Тогда бы и Рысаков мог оказать сопротивление тому влиянию, которое имели на него вожаки революционной партии. Одним словом, его участие в преступлении было чистой случайностью. Поэтому, признаюсь, меня поразило заключение господина прокурора, что в настоящем случае этому человеку, являющемуся лишь физическим виновником события 1 марта, не может быть оказано никакого снисхождения и что он должен быть подведен под эту же мерку, под какую подходят остальные подсудимые. Я полагаю, что с этим нельзя согласиться. Наш закон в числе обстоятельств, уменьшающих вину, а следовательно, и меру наказания, прямо ставит тот случай, когда преступление совершено по легкомыслию и убеждению других лиц. Таким образом, я полагаю, что закон дает мне юридическую почву для того, чтобы просить суд при обсуждении виновности Рысакова принять это обстоятельство во внимание. Наконец, я думаю, что светлый образ царя-освободителя, погибшего от рук подсудимых, дает мне право просить о снисхождении, так как настоящее дело, по крайней мере в отношении к подсудимому Рысакову, живо напоминает случай, в котором Спаситель сказал: «Господи! Прости им, не ведят бо, что творят».
Присяжный поверенный Хартулари (защитник подсудимого Михайлова): Г-да сенаторы и г-да сословные представители! Кто-то совершенно справедливо заметил, что защита подсудимых есть дань несчастью, не заплатить которую значит не исполнить своей профессиональной обязанности, значит извратить смысл и назначение одного из тех учреждений, вызванных к жизни судебными уставами 20 ноября 1864 года, которые в числе других составляют славу и величие минувшего царствования!
Только сознание этого долга и та благоговейная признательность, с какой каждый из нас, как член одной и той же судебной семьи, должен отнестись к державной власти за распространение ей действия общего процессуального закона на преступление, далеко выходящее из ряда обыкновенного, – только эти два чувства, повторяю я, долга и признательности, должны раскрыть защите уста, немеющие при одном воспоминании о страшном событии 1 марта, беспримерном
