в Украине, в Грузии и Кыргызстане, а затем Арабская весна, все это способствовало восприятию того, что западная пропаганда гуманизма и демократии маскировала политику как преднамеренной, так и непреднамеренной дестабилизации. Шмитт долгое время использовался в качестве интеллектуального оружия левыми критиками внешней политики США, особенно его настойчивое утверждение, что продвижение универсальных либеральных норм, таких как права человека, было не более чем циничным прикрытием для американских попыток доминировать в мире. После 2005 года российская внешняя политика проводила идею российского суверенитета перед лицом того, что воспринималось как возглавляемая США однополярная система, в которой Россия была намеренно маргинализирована. Такая интерпретация международных отношений привела к двум важным результатам: во-первых, Россия распространила свою исключительность на международную арену. Как суверенная держава, Россия была бы готова нарушить правила системы, как это сделали США и их союзники в Югославии и Ираке. Результатом, обсуждавшимся в главе 7, стала аннексия Крыма, утверждение суверенитета через исключительность, которая бросила вызов президентству Путина.
Российская внешняя политика стала борьбой против либерального видения глобализации, которое провозглашало, что «Мир плоский», как выразился Томас Фридман, однородный порядок, построенный в соответствии с правилами и нормами Запада. В главе 8 я исследую, как Россия утверждала альтернативную топографию, сформулированную в серии пространственных проектов – «Русский мир», «Евразийская интеграция», «Большая Евразия», – которые были направлены на создание пространства в противовес «беспространственности» глобального порядка, в котором доминирует Запад. Влиятельные российские мыслители в области внешней политики рассматривали формирующийся международный порядок XXI века не как институты глобального управления, а как несколько крупных политико-экономических регионов, в которых доминируют крупные державы, что является возвращением к политике влияния в сфере прошлого. Целью России было утвердить свою центральную роль в качестве великой державы именно в таком «Великом пространстве», как Евразия. Эти идеи региональной гегемонии и пространственного разделения перекликались со многими собственными концепциями Шмитта о международном порядке, основанном на мире, разделенном на «Большие пространства», или Großräume.
Наконец, я обсуждаю ощущение Россией своей собственной моральной миссии, давний компонент российской политической мысли, восходящий к провозглашению Москвы «Третьим Римом» после падения Константинополя. Эсхатологическое понимание политики Шмиттом дает важное представление о восприятии российскими элитами роли России в мире. В частности, я исследую идею России как оплота против хаоса и беспорядка, мессианскую роль, которая долгое время занимала
