показывает свой портрет в виде морского офицера, с кортиком. Новая старая мода. Видимо, сделано фотошопом на компьютере. И хвастается своими коммерческими способностями. Его спрашивают:
– Как тебе удается заниматься торговлей?
– Что-то свыше внушает. Я волшебник. Да… Смотрю ваш каталог. Как это у вас стройно получается? Я бы взялся. Надо бы еще вложиться вашей лавочке, по самому минимуму. На рекламный щит «Чистый район», ну, там, на аренду площади. А я уж развернусь.
– Да, барахло будешь продавать, подорвешь престиж. У нас работать надо. По-черному.
– Хочу работать телекомьютингом – отдаленно, на дому.
– А кто будет за тебя здесь работать? Обслуживать звонки, дежурить, поджидая тебя, редактировать?
– Я не могу. По ночам дежурю в кочегарке. Всего тысячу юаней. И премии не дают, если засну.
– Не хватает?
– На себя не выходит.
– А на семью?
– Жена в каменоломнях, с детьми, под Ростовом. На велфере.
– Значит, ты себя, а она семью в каменоломнях кормит?
Только потом мы узнали, что это поселок Каменоломни.
Как же ему удается весело жить? И еще быть уверенным в себе.
Юная дурнушка-секретарь восхищается в своем женском кругу:
– Представляете! Мне, по женской части, выписали китайское лекарство. Китайское!
Для нее, не знающей больших денег в семье технической работницы, дорогое халявное импортное лекарство – чудо. Ее тревожное лицо в красных пятнах ходит ходуном от волнения – она беременна.
Ассистент Светлана сочувствует ей. Она из верующей семьи, на ее столе иконки.
Мой приятель бухгалтер, за глаза его зовут просто Бух, с худеньким узким лицом, юркий, неопределенных лет, благодушно расположен ко всем, восторгается моими стихами, но так и не прочитал сборник, старательно введенный в его компьютер, по его же просьбе. Я не обижаюсь, и никого не виню, но странно, что мои чистые порывы никому не нужны.
Он восхищенно выдает нам все сплетни о коррупции в эшелонах власти и политике, и о скором конце света, взятые из загадочных сфер. У него «гостевой брак», то есть дома только присутствует, с женой не спит уже несколько лет. Мне его жалко, почему-то выслушиваю его, сам выворачиваю себя. Хотя, откровенно говоря, разговаривать с ним не о чем. Моя беда – не с кем поговорить. Да и ему вряд ли это нужно. Он добродушен, когда я над ним подшучиваю, иногда зло.
У компьютера горбится Дима, изучает какие-то программы. Он не участвует в нашей болтовне. Никогда не здоровается. Его немногословность вызывает уважение. В его загадочности я подозреваю пустоту. В замкнутых, себе на уме, обычно черти водятся. Правда, однажды увидел на его столе Кафку.
Всегда удивлялся свойству людей не сомневаться внутри себя. Ведут себя так, словно родились с готовыми, определившимися характерами, с конечными безусловными смыслами. Неужели нет сомнений, принимают все как есть? Наверно, это от древнего религиозного
