лишь золотая отделка, слегка поблескивающая в темноте.
Золотая нить.
Прикосновение не было призрачным. И голос – тоже.
Он шагнул в ее сторону, уже потянулся, отчаянно тоскуя по ней. Ее имя вырвалось из его уст, прогремев, как колеса по разбитым булыжникам:
– Грейс.
Краткий вдох. Едва слышный. Едва случившийся.
И все же явный.
Теперь он знал.
Она жива.
Дверь захлопнулась, и она исчезла.
Его рев сотряс потолочные балки.
Глава 4
Грейс повернула ключ в замке с молниеносной скоростью и едва успела выдернуть его из замочной скважины до того, как дверная ручка задергалась – попытка побега.
Нет. Не побега. Погони.
Раздался вопль, гневный и страдальческий. В нем слышалось и еще что-то.
Вслед за криком послышался глухой удар. Она узнала его сразу. Кулаком по дереву, достаточно сильно, чтобы испугать до смерти.
Только она не испугалась. Вместо этого прижала руку к двери, распластала ладонь и затаила дыхание, дожидаясь.
Ничего.
«А если он ударит снова, что тогда?»
Пронзенная этой мыслью, она резко отдернула руку.
Он не должен был очнуться. То количество опия, каким его напоили, могло уложить и медведя. Достаточно, чтобы удерживать его одурманенным до тех пор, пока его плечо и нога не будут готовы к нагрузкам. Пока он не будет готов к бою с ней.
Но она видела, как он, не колеблясь, поднялся с кровати, а это значило, что раны заживают быстро. Что мускулы его наливаются прежней силой.
А она хорошо знала эти мускулы. Хотя и не должна была.
Она намеревалась вести себя как можно более отстраненно. Обрабатывать раны и ухаживать за ним лишь для того, чтобы выгнать его – наказать так, как он этого заслуживал с того самого дня два десятка лет назад, когда он разрушил все их жизни, а в первую очередь – ее собственную.
Она планировала эту месть долгие годы, оттачивая мастерство и вынашивая ярость, и была готова свершить правосудие.
Но совершила ошибку. Прикоснулась к нему.
Он был таким неподвижным, и таким сильным, и так отличался от мальчика, которого она когда-то оставила, и все же… в угловатом лице, в том, как его слишком длинные волосы упали ему на лоб, в изгибе губ и размахе бровей так много прежнего. У нее просто не оставалось выбора.
В ту первую ночь она убеждала себя, что, пересчитывая ребра на его плоском теле, ощупывая впадины и выступающие мышцы, она всего лишь ищет раны. Он был слишком худым для своей крупной фигуры, словно почти ничего не ел и мало спал.
Словно был слишком занят, разыскивая ее.
Она не могла найти оправданий тому, что изучала его лицо, разглаживала брови, восхищаясь гладкостью кожи на щеках, ощупывая щетину на подбородке.
Она не могла сказать, почему словно составляла перечень
